Трилогия о мисс Билли
Шрифт:
Билли была очарована.
– Какая красота! Видимо, это и есть «оловянные цепи» Бертрама? Оловянные! – фыркнула она. – Дядя Уильям, где вы их нашли?
Дядя Уильям радостно и торопливо рассказывал, упиваясь восторгом Билли. Помимо ожерелья, здесь были причудливо украшенное кольцо и брошь с кошачьим глазом, и к каждому из украшений прилагалась история, которую Уильям с удовольствием излагал. Были у него другие сокровища: пряжки, кольца, брошки, ожерелья из потемневшего золота и такого же потемневшего серебра, все до единого странного вида и удивительной работы, утыканные тут и там красными,
– Они чудесны, просто чудесны, – выдохнула Билли, когда последняя цепочка перешла из ее руки в руку Уильяма. – Это лучшее, что вы когда-либо коллекционировали!
– Мне тоже так кажется, – радостно согласился он. – Они все разные!
– Они очень разные, – сказала Билли. Но она смотрела не на украшения. Взгляд ее был прикован к маленькой черепаховой шпильке и обтянутой коричневым шелком пуговице, которые прятались за чайником лоустофтского фарфора.
По пути вниз Уильям на мгновение остановился перед старой комнатой Билли.
– Я бы очень хотел, чтобы ты жила здесь, – тоскливо сказал он, – твои комнаты тебя ждут.
– Разве вы их не используете? Такие милые комнаты, – быстро спросила Билли.
Уильям махнул рукой.
– Нам они не нужны. К тому же, они принадлежат тебе и тете Ханне. Там навсегда остался отпечаток тебя, моя милая. Мы не можем ими пользоваться.
– Но вы должны! Не надо ничего придумывать, – возразила Билли, торопливо открывая окно, чтобы скрыть охватившую ее нервозность. – А вот и мое пианино, и оно открыто, – весело закончила она, плюхаясь на табурет и немедленно начиная наигрывать великолепную мазурку.
Билли, как и Сирил, умела передавать музыкой свое настроение. Звенящие ноты и сокрушительные аккорды рассказывали об охватившем ее волнении, и волнении вовсе не радостном. Уильям смотрел на ее порхающие пальцы с гордостью, очень неохотно откликнулся на зов Пита и спустился, чтобы разрешить сложный вопрос о сервировке стола.
Билли, оставшись одна, продолжила играть, но уже по-другому. Звенящие ноты замедлились и превратились в странную мелодию, которая взлетала и падала, а потом терялась в изощренной гармонии. Билли импровизировала, и в ее музыку вкралось что-то из былых времен, когда она, одинокая сирота, появилась здесь в поисках дома. Она все играла и играла, а потом, резко оборвав мелодию, встала. Она думала о Кейт. Если бы Кейт не взяла дело в свои руки, могла бы эта маленькая комната до сих пор быть ее домом?
Билли так внезапно распахнула дверь, что человек, стоявший снаружи, не успел спрятаться. Впрочем, Билли не увидела его лица, только ноги в серых брюках, исчезающие за поворотом лестницы. Она не думала об этом, пока не позвали к обеду и Сирил не спустился вниз. Сегодня только на нем были брюки такого оттенка серого.
Обед имел большой успех. Даже шоколадные ириски в маленьких розетках удались, и нельзя было сказать, кто больше старался угодить гостям – Пит или Дон Линг.
После обеда вся семья собралась в гостиной и принялась болтать.
Глава XXVI
Чары музыки
Через два дня после Дня благодарения Сирил навестил Гнездо.
– Я хочу послушать, как вы играете, – внезапно заявил он.
Сердце Билли запело, но она тут же разозлилась. Что же он думает, что ему достаточно слово сказать, и она послушается? К тому же уже поздно. Вслух она сказала:
– Как я играю? Но это так неожиданно… К тому же вы меня уже слышали.
Он взмахнул руками.
– Я не про это. Я имею в виду настоящую музыку. Билли, почему вы раньше мне не играли?
Билли гордо задрала подбородок.
– А почему вы меня об этом не просили? – парировала она.
К удивлению Билли, он ответил прямо.
– Потому что Калдервелл говорит, что вы первоклассно играете, а я не выношу первоклассных музыкантов.
Тут Билли засмеялась.
– А откуда вам знать, что я не такая, нахал вы этакий? – спросила она.
– Потому что я вас слышал, когда вы были другой.
– Спасибо, – прошептала Билли.
Сирил пожал плечами.
– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, – сказал он. – Я вас слышал, и дело с концом.
– Когда?
– Это не имеет значения.
Билли молчала, внимательно глядя на него, потом спросила:
– Вы долго стояли на лестнице?
– Что? Ох. – Лицо Сирила вдруг порозовело. – Ну и что? – закончил он довольно зло.
– Ничего, – улыбнулась девушка, – только людям, которые живут в стеклянных домах, не стоит бросать камни.
– Хорошо. Я слушал, – признался он. – Мне понравилось то, что вы играли. Я надеялся, что потом вы сыграете для всех то же самое, но вы не сыграли. Поэтому я пришел послушать вас сегодня.
И снова сердце Билли запело, и опять она разозлилась.
– Думаю, что не сегодня, – сладко сказала она, качнув головой. – Я не в настроении.
Мгновение Сирил хмурился, а потом вдруг лицо его осветила редкая улыбка.
– Я сражен, – сказал он, поднимаясь и проходя к пианино.
Он играл долго, переходя от одной чудесной вещи к другой, и закончил «прекрасной и великолепной» музыкой, которая все звала и звала вперед, музыкой, которую Билли слушала когда-то давно, сидя на лестнице.
– Вот! Теперь вы поиграете для меня? – спросил он, вставая и вопросительно глядя на Билли.
Билли тоже встала. Лицо ее горело, глаза сияли, а губы дрожали. Как всегда, когда музыка Сирила глубоко ее затрагивала.
– Спасибо вам, спасибо, – выдохнула она. – Вы не представляете, сколько это значит для меня.
– Спасибо. Теперь вы точно мне поиграете, – ответил он.
На лице Билли показалась настоящая тревога.
– Но я не могу. Только не то, что вы слышали позавчера! – воскликнула она. – Это была всего лишь импровизация.