Трилогия об Игоре Корсакове
Шрифт:
– Поэтому желательно не пустить их на берег.
– Ладно, давайте пока осмотрим береговую полосу, – решил Назаров, – вы идите, а я отправлю Собачникова на радиостанцию и догоню вас.
Кривокрасов передернул затвор «ТТ», дослав патрон в патронник, поставил его на предохранитель и сунул в кобуру. Оглядевшись – не забыл ли чего, он надел малицу, прихватил со стола папиросы. В дверь постучали.
– Войдите.
Мария Санджиева, отворив дверь из сеней, остановилась, привалившись плечом к косяку. Капюшон ее подогнанной по фигуре кухлянки был
– Михаил, а как же вы будете определять точки для этих, ну для секретов? Вы же почти не выходили за лагерь? – спросила она.
– Как-нибудь уж, – пробормотал Кривокрасов, – на месте определюсь, ну и это…, посмотрю, а там…
– Хотите, я помогу вам? Я гуляла вокруг лагеря, места здесь знаю.
– Ну, что ж… если так, это да…, – вконец смутившись, сказал он, не понимая, отчего вдруг стушевался.
– Так пойдемте.
Назаров возле казармы разговаривал с Войтюком и Катошевским и не обратил на них внимания. Часовой на воротах многозначительно посмотрел на Кривокрасова и демонстративно отвернулся. Вдоль колючей проволоки они обогнули лагерь. Михаил шел чуть впереди, неловко оглядываясь на Марию.
– Здесь низина, под травой вода, давайте чуть правее пойдем, – сказала она.
– Давайте, – согласился Кривокрасов.
– Михаил, а кем вы были на Большой Земле? А то вы все про Москву рассказываете, а про себя ничего, – она мягко взяла его под руку, приноравливаясь к его шагам.
Кривокрасов оглянулся, проверяя, не видно ли их из лагеря. Оказалось, они удалились совсем недалеко. Бельский с Войтюком шли к выходу из лагеря, а Назаров смотрел прямо на него с Марией и, насколько мог видеть Михаил, выражение лица у капитана было, вроде как, задумчивое.
Михаил попробовал высвободить руку, но Санджиева удержав его, заглянула в лицо.
– Что-то не так?
– Так, все так, – Кривокрасов откашлялся и переспросил, – на Большой Земле? Я работал в уголовном розыске, а потом, по направлению, в Государственной Безопасности. Но мне не хотелось бы об этом говорить. Может, вы о себе расскажете?
– Да что же я расскажу? – удивилась Санджиева, – одинокая женщина… Знаете, несет по жизни, как пух от одуванчика. Куда ветер подует, туда и прибьет. Вот, теперь здесь оказалась. А так иногда хочется почувствовать опору в жизни. Чтобы рядом было крепкое плечо. Крепкое и надежное плечо, – она опять заглянула Михаилу в лицо, – вот такое, как ваше.
Кривокрасов споткнулся, левой ногой соскользнул с узкой полоски сухой земли, по которой они шли, в покрытую водой траву. Сапог провалился до половины голенища. Мария поддержала его неожиданно сильной рукой.
– Осторожней. Вон там подъем начинается, там посуше будет.
Справа и слева поднимались невысокие, покрытые травой сопки. В заболоченных участках пробивалась сквозь воду осока, а чуть повыше стелилась по земле изломанными ветками карликовая береза. Михаил удивился, узнав среди разнотравья листья брусники. Мелкие листья привлекли его внимание острыми ушками. Щавель? Почти такой же, как в Подмосковье, только
Кривокрасов остановился.
– Вот на эту горку с той стороны не взобраться, – сказала Мария, – там каменная стена, а вот эта пологая. Хотите, поднимемся?
– Да, надо бы, – согласился Михаил.
На склоне земля была подсушена ветром, в одном месте травы росли особенно густо, видна была свежевыкопанная земля.
– Наверное, песец нору копал, – сказала Мария, – у них скоро щенки должны появиться. А вот, смотрите: видите во мху дорожка? Лемминг выел. Они так и питаются – идет и есть по пути, получается, словно протоптанная тропинка.
– Надеюсь, медведя мы не встретим.
– Они сейчас на берегу. Там для них раздолье – тюлени, моржи, рыба. Лед растаял и можно охотиться с берега.
С вершины сопки открылись болотистые пространства, легкие облака резво бежали по бледно-голубому небу. С юга сплошной стеной стояли сопки, на востоке равнина терялась в легкой дымке. Внизу жизнь уже била ключом, проснувшись после зимних метелей и буранов – над болотистыми равнинами парили птицы, множество мелких озер поблескивало под анемичным северным солнцем. Михаил пожалел, что не взял бинокль. Приставив ладонь к глазам, он осмотрел равнину и окружающие ее возвышенности.
– Тут, пожалуй, и людей не хватит, прикрыть все направления подхода, – сказал он. – Давайте поднимемся вот туда, – он указал на соседнюю сопку.
Мария взяла его за руку и легко побежала вниз. Скользя сапогами по мху, спотыкаясь, он еле успевал за женщиной. Она бежала впереди, смеясь, легко перепрыгивая кочки и едва зазеленевшие ветви берез, похожие на ползучие растения. Внизу она остановилась, Михаил не успел притормозить и, налетев на нее, неловко обнял, почувствовав под мехом кухлянки ее стройное тело. Она внимательно посмотрела на него снизу вверх. Взгляд ее черных, чуть раскосых глаз, окутал голову дурманом, перебил дыхание, заставил замереть сердце.
Он немного отстранился.
– А вы знаете, Мария, – хрипло сказал он, – я видел недавно сон. Там были сосны на берегу озера, водопад. И там была женщина, очень похожая на вас. Она купалась…, а потом подошла ко мне и …, – он замолчал, потому, что слова иссякли, и надо было что-то делать, а он никак не мог решиться – настолько была красивой, просто неземной, эта женщина.
– Это была я, – сказала Мария так тихо, что он даже усомнился, сказала ли она что-то, – это я пришла к тебе во сне, и мы были вместе на берегу озера у семи священных сосен.
Он несмело коснулся губами ее полных губ, и ощутил, как они раскрылись навстречу, подобно лепесткам распускающегося цветка…
…и время остановилось, пропало, и была только эта завораживающая глубина черных глаз, это прильнувшее к груди тело, эти мягкие губы, жадные, истосковавшиеся по поцелуям.
Почти задохнувшись, он оторвался от нее. Ее глаза сияли, лучились восторгом и наслаждением, и он почувствовал себя желанным, единственным, настолько, насколько один человек может быть желанным для другого. Он хотел присесть на траву, потянув ее за собой, но она покачала головой.