Трилогия «Планета свиней»
Шрифт:
– Значится, бросаем наш окоп? – жевал последнюю краюху капитан Сыч.
Его ранило в плечо. Но он не жалился. Сибиряки умели терпеть. Эта сила хранится в душе; в человеческой частичке русской души, доставшейся гибридам волей разума Роберта Варакина.
– Предлагаю сделать так, – почесал щетинистый лоб Сашка. – Собираем последние запасы еды, отбираем самых голосистых певцов и отдаём им всё что есть в запасах: сухари, воду и примусы для подогрева жратвы.
– Записывай меня в хор! – поднял лапу капитан, думая о чёрном хлебушке. – Я громче всех умею орать.
– Да подожди ты… дослушай…
– Дай посмотрю твою лапу, – хрюкнул майор.
– Зачем? – удивился Сашка.
– Пальцы хочу пересчитать. Если у тебя четыре пальца, то ты кабан, ну а коли пять… то ты настоящий человек.
Лейтенант широко улыбнулся. Его клыки поднялись. Он растопырил толстые пальцы, похожие на петушиные колбаски из супермаркета «Пятачок».
– А если шесть, что тогда? – негромко рассмеялся Сашка.
Чуки увидел четыре пальца и удивился ещё больше.
– Какой же ты умный. Всё… обещаю!.. больше не буду звать тебя салагой. Буду ходатайствовать, чтобы тебя сразу до барона повысили, – расплылся в улыбке майор.
***
Неприязнь между вчерашними врагами исчезла без следа. Сибиряки помогали красноярским: бинтовали раны, делились патронами, подбадривали, как родных. Красноярские, в свою очередь, беспрекословно слушали приказы сибирских офицеров, сражаясь ничем не хуже солдат батальона майора Чуки. Теперь враг был общий: злой и варварский. Теперь они одно целое – один народ.
Мы ка-абаны-ы, мы ка-абаны-ы.
За спиной автоматы, на рыле клыки.
Мы ка-абаны-ы, мы ка-абаны-ы.
Мы соль и перец сибирской земли.
Песнь кабанов разрывала ночной воздух. Вепри голосили, время от времени обсасывая сухари. Жрать хотелось, больше чем спать, а песня вдохновляла быть смелыми. Сашка бил в барабан и орал громче всех. Пели уже больше часа. Но вдруг снова полетели мины. Началась новая атака, которую уже не сдержать.
– Готовь стимуляторы, парни, – приказал лейтенант.
Каждый из вепрей извлёк из подсумка тоненький шприц, заряженный дозой стимулятора. Резкий укол в бедро и кровь в жилах закипала, наполняя кабанов бодрящей силой.
Сашка выглянул из окопа. В свете разрыва мин заметил приближающегося врага. Сотни китайских на четвереньках подбирались к позициям сибиряков – остерегаясь «дружеского огня». Всего десяток минут, и они будут здесь. Значит, пора.
– За мной, бойцы! – скомандовал взводный и первым выпрыгнул из окопа.
Группа прикрытия проползла метров пятьдесят, затем кабаны встали в полный рост и понеслись прочь. Бежали дружно. И когда, казалось, что солдаты ушли из-под обстрела, одна из мин ударила совсем рядом с Сашкой.
Голова взводного закружилась. Почему-то представился склад с консервами, где лейтенант познакомился с майором Чуки. Майор мрачно смотрел в пустой стакан, где плавали три бараноских звезды на погон; губы комбата шептали прощальные слова. Сашка успел подумать, что пробил его последний час, – и разум провалился во мрак.
Выглядел Сашка паршиво, но рядовые кабаны не бросили своего лейтенанта. Взвалив раненого командира на плащ-палатку, солдаты вынесли Сашку из боя.
Взводному раздробило ногу. Белые кости торчали выше колена, разорвав окровавленные мышцы. Но Сашка был всё ещё жив.
***
Тыловой госпиталь напоминал адский котёл. Здесь пахло кровью, порохом и опорожнением антропоморфных бойцов.
В госпитале служили как гибриды, так и люди.
В прачечной нутрии отстирывали красные бинты, простыни и гимнастёрки солдат. Фельдшеры и младший медицинский персонал, состоял исключительно из енотов – существ невысоких, не обладающих невероятной выносливостью.
Уже не молодой енот в белом халате сделал Сашке укол. Но лейтенант не уснул, оставаясь в замутнённом сознании.
Его везли в огромный отстойник, где насчитывалось до тридцати койко-мест. Почти все кушетки там были заняты. Некоторых бойцов фельдшеры катили в операционную, большую часть вывозили в правые ворота, к уже остывшим хряками.
И вот пришла очередь лейтенанта.
Дребезжал электрический движок, помогающий енотам перемещать огромных кабанов. Вепри даже на тележке с моторчиком трудно подъёмная ноша для антропоморфного медбрата. Двое низкорослых парней в халатах катили кушетку к докторам в операционную.
Сашка не чувствовал себя героем – он лишь сражался за Родину, как бы громко это не звучало. А военврачи, которыми работали только люди, вообще не знали, что храбрый офицер заслужил, как минимум, медаль «мужика» и пожизненный доппаёк. Доктора просто делали своё дело: кого можно поставить на лапы – ставили, чтобы потом отправить на фронт; тех, кто негоден к строевой службе – усыпляли безжалостно.
Три доктора: капитан Светлана Хрипатая, майор Мумунов и старший лейтенант Сидоров – вот уже шесть часов не отходили от хирургического стола. Словно мясники они рубили конечности, вспарывали животы и зашивали раны. Через руки хирургов прошли до двух сотен вепрей, но лишь семерым вынесен вердикт «годен». Остальных грузили в холодный рефрижератор. Далее происходила жестокая селекция: часть тел забирали на сыворотку, других отправляли в крематорий, чтобы пепел сожжённых солдат развеять на кладбище, в соответствии с воинским ритуалом в сибирской армии. Там на кладбище будет играть громко музыка, будут громыхать слова любимой песни «Кабаны, кабаны…», и появится свежая запись в книге, погибших за свободу Сибири, – мол, жил, мол, был и сражался… и сожгли его по-настоящему, как героя.
Хирурги говорили редко, больше работали молча. Короткое обследование и делалось заключение.
Капитан Хрипатая осматривала Сашку выше пояса, старший лейтенант медицинской службы Сидоров ощупывал нижние лапы, а майор Мумунов вертел голову, заглядывая в мутные глаза лейтенанта, и, как всегда, задавал стандартный вопрос:
– Ну чего, куда этого?
– Негоден, – холодно ответил Сидоров.
Капитан Хрипатая мешкала, замечая нечто особенно в громадном хряке.
– Ну же… Светлана Андреевна… нет времени, – торопил майор.