Тринадцать часов
Шрифт:
— Ладно. Можем временно привлечь Мбали Калени, пока ты не освободишься.
— Мбали Калени? — переспросил ошеломленный Деккер.
— Черт побери! — воскликнул Вуси Ндабени, но тут же добавил: — Извините…
— Подумать только! — воскликнул Деккер.
— Она умница. И старательная. — Начальник уголовного розыска как будто оправдывался.
— Она зулуска, — сказал Вуси.
— Она зануда, — заявил Деккер. — И потом, она в Бельвиле, начальник ее не отпустит.
— Отпустит! — Джон Африка снова взял себя в руки. — Кроме нее, у меня все равно никого нет.
Джон Африка посмотрел на подчиненных. Вуси и Франсман Деккер понурили голову.
— И потом, — заявил Африка, словно ставя точку в обсуждении, — это всего лишь на время, пока Бенни не освободится. — Подумав, он укоризненно добавил: — Сами ведь знаете, сейчас идет кампания за равноправие… А вам не нравится, когда в полицию приходят женщины!
Молодой чернокожий легко и красиво бежал по дорожкам парка. Он выбежал на Аппер-Ориндж-стрит, где его ждал «лендровер-дефендер».
— Ничего, — сказал он, садясь в машину.
Молодой белый, сидевший за рулем, чертыхнулся и тронулся с места, не дожидаясь, пока захлопнется дверца.
— Надо убираться отсюда. Тот тип из ресторана наверняка позвонил в полицию. И видел «лендровер».
— Что ж, значит, пора и нашим копам поработать.
Белый вынул из нагрудного кармана мобильник и протянул чернокожему:
— Звони сам! И растолкуй, где именно она исчезла. Пусть и Барри тоже подтягивается. Там, наверху, он нам все равно не нужен. Пусть подъезжает к ресторану.
Грисселу и Деккеру было по пути.
— Что ты имеешь против инспектора Калени? — спросил Гриссел, когда они повернули на Луп-стрит.
— Она толстая, — сказал Деккер, как если бы это все объясняло.
Гриссел запомнил инспектора Калени с прошлого четверга: некрасивая коренастая толстуха, суровая, как сфинкс, в черном брючном костюме, который был ей тесноват.
— Ну и что?
— Мы с ней вместе работали в Бельвиле. Она всех раздражает до чертиков. Феминистка до мозга костей, уверена, что все знает лучше всех, к тому же лижет задницу начальнику участка… — Деккер остановился. — Мне сюда. — Он показал в другую сторону.
— Когда закончишь, подходи в «Африсаунд».
Деккер никак не мог успокоиться:
— И еще у нее поганая привычка появляться, когда ее совсем не ждешь. Как ее вижу, сразу настроение портится. Вечно следит за всеми, все вынюхивает, везде шляется на своих коротеньких ножках. В самый неподходящий момент смотришь — она рядом. От нее вечно несет жареными курами, хотя никто никогда не видел, чтобы она ела.
— Твоя жена в курсе?
— В курсе чего?
— Что ты запал на Калени?
Деккер раздраженно буркнул что-то неразборчивое. Потом откинул голову назад и расхохотался. Его смех был отрывистым, как собачий лай; на узкой улице он отдавался эхом от стен домов.
Идя к машине, Гриссел вспоминал всех знакомых ему толстяков. Не так уж их и много. Пожалуй, только покойный инспектор Тони О'Грейди по кличке Нуга. Толстый самоуверенный всезнайка, он вечно жевал нугу и разговаривал с набитым ртом. И редко мылся. Зато его мало кто мог перепить; он был компанейский парень, свой в доску, и его все любили. Все дело в том, что Калени женщина; сыщики еще не готовы к переменам.
Эх, куда ушли прошлые деньки?
Тогда Гриссел был трезвый, проницательный и бесстрашный. От его шуток, бывало, покатывались со смеху все ребята на утреннем разводе. Они служили в отделе убийств и ограблений; их начальником был аскет полковник Вилли Тил… Полковник уже три месяца как в могиле, умер от рака. Потом их начальником стал синеглазый капитан, потом суперинтендент Гербранд Фос. Мафиози с Кейп-Флэтс застрелили Фоса на пороге его собственного дома. И Матт Яуберт… кстати, Гриссел вспомнил о словах комиссара. Он вынул телефон, набрал номер, услышал знакомый голос:
— Матт Яуберт слушает.
— Я предложил комиссару попросить тебя о помощи, привлечь тебя к операции, но он мне отказал. Спросил: разве ты еще не знаешь про Яуберта? Чего я про тебя не знаю?
— Бенни… — словно извиняясь, проговорил Яуберт.
— Чего я еще не знаю?
— Ты сейчас где?
— На Луп-стрит, еду арестовывать за убийство исполнителя духовных гимнов.
— Мне надо в город по делам. Позвони, когда освободишься. Выпьем кофейку. Я угощаю.
— Так что там у тебя?
— Бенни… я все тебе расскажу, когда увидимся. По телефону не хочу.
Гриссел догадался, в чем дело. Сердце у него упало.
— Господи, Матт, — сказал он.
— Бенни, я хотел сам тебе рассказать. В общем, как разберешься с делами, звони.
Гриссел сел в машину и с силой захлопнул дверцу. Включил зажигание.
Прошлого не вернешь.
Все уходят. Рано или поздно.
Его дочь уехала в Лондон. Он вспомнил, как стоял в аэропорту рядом с Анной и смотрел Карле вслед. Дочь везла чемодан на колесиках, в другой руке сжимала паспорт и билет. Ей не терпелось начать свое большое приключение и поскорее уехать от родителей. Тогда Гриссел едва не разрыдался при жене, которая тоже вдруг отдалилась от него. Ему хотелось взять Анну под руку и сказать: «У меня теперь остались только вы с Фрицем, ведь Карла уехала, ушла во взрослую жизнь». Но он не осмелился.
Перед тем как скрыться за углом, дочь один раз оглянулась. Она была далеко, но Гриссел различил на ее лице волнение, радостное ожидание, мечты о том, что ждет ее впереди.
Отец в ее будущие планы не вписывался.
Что будет вечером? Что, если Анна скажет, что не хочет больше его видеть? Выдержит ли он? А если все наоборот, если она объявит: «Ладно, Бенни, раз ты бросил пить, можешь вернуться домой»… Что он тогда будет делать? В последние несколько недель он все чаще думал о жене и о будущем. Наверное, осмысление своих действий — своеобразная форма психологической защиты. Стремление как-то отгородиться от ее отторжения. Гриссел действительно не был уверен в том, что у них с Анной все снова получится.