Тринадцать полнолуний
Шрифт:
Жермина, услышав всё это, бросилась бежать, не разбирая дороги. Она подавила рвущиеся наружу рыдания и почувствовала, что готова разорвать молодую хозяйку и сплясать неистовый танец на кусках её тела. Но тут, она резко остановилась, будто натолкнулась на какое-то припятствие. «нельзя так явно, надо затаиться и действовать очень осторожно» холодный рассудок коварной особы взял верх над жгучим темпераментом горячей крови. И с этого дня она взялась за дело. Как и откуда пришло к ней знание, но словно гены далёких предков, поклоняющихся идолам и татемам, само открыла спящее подсознание. Злость, капля за каплей, накапливается в душе человека и взрывает её от изнутри от любого случая. Вырвавшись на свободу, она, как
Столкнувшись как-то с Раджалуном нос к носу, она, немигающим взглядом уставилась в его глаза и молчала, преградив ему дорогу.
«Жермина, что происходит с тобой? Ты стала совсем другой».
«Ты научил меня летать, а потом отобрал крылья», — голосом, идущим как-будто из живота, чётко проговорила Жермина.
Раджалун попятился от её голоса и пристального, гипнотизирующего, как змеиный, взгляда. Его ноги стали непослушными, заплелись одна о другую, он упал, дико закричав от боли. Его правая рука мгновенно вспухла, из рваной раны толчками полилась кровь и сквозь красную плоть вылезли два осколка переломанной кости.
— То ли ещё будет, — истерично захохотала Жермина и, обойдя стонущего Раджалуна, медленно удалилась.
Сколько молодая хозяйка не пыталась сблизиться со строптивой служанкой, та лишь холодно отвечала на её вопросы и давала понять, что болтать по душам не входит в её обязанности. Спросив у мужа о служанке-мулатке, молодая женщина получила ответ, что, мол, та всегда была странной и не надо обращать на неё внимания. Но с каждым днём в сердце невестки стала нарастать тревога от довольно откровенной злобы, исходящей от молчаливой служанки. В её присутствии хозяйка чувствовала себя неуютно, а от взгляда, леденящего взгляда карих глаз Жермины, её просто бросало в дрожь. Чем заметнее становился живот Лидан, тем мрачнее становилась Жермина.
Собирая по крупицам поверхностные знания колдовства, она старалась применить их где и когда угодно. Но то ли знаний было недостаточно, то ли что-то хранило ненавистных ей людей, но результатов не было, всё шло своим чередом. Никакого коварного случая больше не получалось, и падение Раджалуна она была готова списать на случай. Но сдаваться она не собиралась. Выбирая свобные минутки, бегала по городу, пытаясь выведать, где жила старухажрица Вуду. Долгое время никто не давал ей ответа. Безрезультатные поиски довели её до отчаяния, когда чёрная звезда злобы дала, наконец, надежду. Она подметала пучком травы улицу за воротами дома, когда к ней подошёл мужчина, средних лет, в дорогих одеждах. Не задавая вопросов, он в двух словах объяснил, как найти дом жрицы. Едва она успела моргнуть глазами, как этот мужчина исчез так же внезапно, как и появился на пустынной улице. Ещё не веря до конца в свою удачу, злобная особа едва сдерживалась, чтобы не запрыгать от счастья. Но встречу со жрицей пришлось отложить в виду некоторых причин.
За всё прошедшее время отношение Жермины с Мгангой заметно охладели. Кухарка уже редко просила девушку подольше оставаться возле себя. И, застав однажды ту за весьма определённым занятием, бормотанием и смешиванием каких-то трав, она вообще перестала пускать её на кухню. Жермина всё чаще стала ловить на себе её настороженные взгляды. А после случая с Раджлуном и вовсе казалось, что глаза Мганги преследуют её повсюду. «Она что-то подозревает?» думала Жермина. Дни кухарки были сочтены молодой, начинающей колдуньей.
Подсыпать ядовитые травы или провести над кухаркой обряд не представлялось возможным, да и было бы просто глупым, учитывая заслуги негритянки перед тайными силами. Пришлось действовать обычными методами.
Вечером, когда помощники поварихи ушли из кухни и та осталась одна, помешивая в большом котле кипящее варево, Жермина тихо подкралась к ней и схватила сзади за шею. Мганга попыталась сопротивляться, уперевшись руками к края котла, невзирая на обжигающий металл. Но молодость, подкреплённая одержимой ненавистью и жестокостью, взяла верх. Лицо негритянки под давлением цепких рук Жермины окунулось в бурлящую жидкость. Когда ноги поварихи перестали дрыгаться в смертельных конвульсиях, молодая убийца, не получившая ни одного ожога от брызг, отпустила шею уже трупа, подложила под левую ногу тела кожуру от какого-то овоща и так же тихо выскользнула за дверь.
Утром дом огласили вопли слуг, нашедших насильственно утопленную. На черной коже шеи негритянки никто не увидел синяков, оставленных пальцами рыдающей рядом с телом Жермины. Естественно, никто не заподозрил ничего, всё выглядело как несчастный случай. Но Жармина всё-таки затаилась на время.
Чем ближе подходило время к родам и все в доме ходили со счастливыми выражениями лиц, тем мрачнее становилась Жермина. «Всё, больше ждать нельзя» решила она и в одну из ночей отправилась искать дом старухи-жрицы. Без всякого труда ей это удалось. Небольшой домик был совершенно неприметным среди огромных, высохших деревьев, которые, по всей вероятности, уже несколько лет не давали листьев. Какая-то колючая, плетущаяся по ним растительность с толстыми ветвями, наверное выпила из деревьев все соки и от того её шипы стали толще и ещё острее. Разглядев на земле узкую дорожку, Жермина пошла по ней к дому, дверь была не заперта. Переступив порог, девушка открыла рот, чтобы спросить, есть ли кто в доме.
«Заходи, Жермина», — раздался старческий скрипучий голос.
«Откуда вы знаете моё имя?» — опешила гостья.
«Я не только твоё имя знаю, но и твоих родителей-неудачников, — засмеялась, словно закряхтела, жрица, — на одном корабле добрались мы сюда, рядом в трюме сидели. Они о богатстве и счастливой жизни мечтали, ну, а мне не по своей воле пришлось в такую даль забраться. Тогда и сказала им, что из их пятерых детей, только одна что-то стоить будет, а остальные, так, трава придорожная да пыль подножная».
«Я пришла к вам за помощью», — твёрдо сказала Жермина.
«Да знаю всё. Извести жену твоего любимого да деток, что в её утробе сидят, не проблема. Главное, чем платить будешь? Ни твоя душа, ни услужение твоё мне не нужны. Духи даром не работают. Хоть убей, хоть укради, а дары, равноценные моему делу, вынь да положь».
Старуха опять засмеялась, словно дерево сухое заскрипело. Но её слова не застали Жермину врасплох. Словно фокусник, она достала из рукава что-то, завёрнутое в тряпицу. В маленькое оконце заглянула огромная луна, будто сама хотела посмотреть, что же принесла жрице коварная бестия. Жермина откинула края тряпицы и в лунном свете заискрилось, переливаясь всеми цветами, фамильное колье. Кроваво-красный рубин, будто живое существо предчувствуя трагедию, приобрёл цвет той крови, которая толчками бьёт из самой главной вены в человеческом теле. Старуха-жрица закашлялась от удивления и алчно потёрла рука об руку.
«Да, общеголяла ты меня, всё превзошла, хвалю. Вижу, твоё намеренье серьёзней, некуда, раз самое ценное принесла, — жрица потянула к колье трясущиеся руки, — ну, дай же мне его. Отродясь такой красоты не видывала».
«Я хочу, чтобы жёнушка его в страшных мучениях умирала, потом, всех остальных, кто будет противиться нашему счастью, изведу и займу место рядом с ним на супружеском ложе», — прошипела Жермина.
«Не вижу я тебя в его объятьях», — старуха продолжала тянуть руки к колье.