Тринадцать полнолуний
Шрифт:
— Простите меня, учитель, я был неучтив. Что вы увидели? Что вас встревожило?
— Да вот же что, я уже несколько минут пытаюсь привлечь ваше внимание к этому фолианту, — Юлиан потряс толстой книгой в древнем переплёте, инкрустированной драгоценными камнями, — вот что. Это принёс мне посыльный, странный человек. Огромного роста, закутанный в покрывало по самые глаза. Ни слова, ни полслова, просто протянул книгу и испарился в толпе так же быстро, как и вынырнул из неё. Честно сказать, я даже слегка испугался его, такие жгучие глаза, прямо, буравчики. Но это тут же сгладилось, когда я развернул свёрток. Вы даже не можете представить себе, сколь ценна эта книга. Ей, даже страшно сказать, сколько лет. Последнее упоминание о ней было, дай бог памяти, ещё в начале нашей эры, а потом она бесследно исчезла. Сколько не пытались её найти, все попытки были бесполезны. Ах, боже мой, как же я расшифрую её?! Ведь написана она на языке, на котором говорили те, кто были ещё до атлантов.
На лице Юлиана была растерянность, но в голосе была радость. Генри не понимал о чём тот говорит, но больше не перебивал своего
— Каких атлантов? — О, это великие люди, историки и археологи далёкого будущего, смогут найти подтверждение их существования. Народ, создавший целую цивилизацию, но видимо, ушедший в своих исследованиях слишком далеко, за грань допустимого предела. А может, всё было по-другому, кто знает. Может, они стали слишком заносчивыми, а может, самовлюблёнными, а может, стали творить слишком много зла, никто до сих пор не разгадал эту загадку, — Юлиан опять сел на свой конёк лектора, — Атлантида погибла, как утверждает Платон, между 9-ым и 8-ым веками до нашей эры. В то время люди давали богам имена и вот, бог Зевс, якобы разозлился на слишком любознательных атлантов и погрузил остров, на котором они жили, в пучину морскую, оставив в живых только девять человек. Может, остались именно лучшие и избранные, ибо над каждым из них было радужное свечение. Само провидение давало им понять, что они, по каким-то причинам, заслуживали внимание. Каждый из них, на утлых, крохотных судёнышках, добрались до суши и, спасаясь от гнева Зевса, разбрелись в разные стороны, на разные материки. До конца своих дней, помня причины гибели соплеменников, призывали людей быть добрее друг к другу, не гневить богов своим хамским отношением к их дару, жизни осмысленной и т. д. С тех времён и рождаются Радужные Адепты, а вы, соответственно, и есть потомок тех атлантов. Вот немного истории. Пойдёмте, друг мой, ваш будущий тесть был весьма любезен, пригласив нас к себе, а на ваш немой вопрос отвечу, я не могу расстаться со своим приобретением ни на минуту, слишком дороги мне эти вещи.
Юлиан взял Генри под руку, они пошли по палубе к каюте полковника.
Путь домой. Он действительно, короче. Скольким людям, путешественникам и странникам, он именно таким казался. Расстояние не в счёт, ибо души и сердца летят вперёд, быстрее всех известных средств передвижения. Сколько надежд и планов, сколько мечтаний о будущей жизни! Но у каждого свои планы и надежды, и в силу приверженности к чёрному или белому, они так же разняться по своему содержанию.
На расстоянии, которое может пройти парусник за пару дней, довольно далеко впереди, двое, а теперь уже трое, тоже мечтали. Но их мечты отличались от светлых и чистых.
Покинув Индию после обряда Вуду, не принёсшего результатов, Людвиг и Ядвига, договорившись с капитаном торгового судна соседнего государства их родины, тайно пробрались на корабль, ведя за собой третью, таинственную пассажирку. Она была одета по последней моде, только её лицо прикрывала плотная, чёрная вуаль. Никто из команды парусника не задавал им вопросов, ибо всем был уплачен баснословный гонорар за молчание. Пройдя в большую каюту, трое путешественников никогда не показывались на палубе среди дня, тем самым уходя от ненужных расспросов и любопытных взглядов.
Ядвига была одержима мыслью стереть Генри с лица земли. Как сказал Людвиг ещё в Индии: «Дорогая, скорая смерть Генри стала целью твоей жизни. Не надо зацикливаться на одном, есть масса других интересных занятий где так же нужно твоё проворство, ухищрённые методы соблазна и непоколебимая вера в то, что наказанный заслужил возмездие и только ты в праве привести приговор в исполнение. Очень хорошо показать „хозяину“ лишний раз свою преданность». Такие речи ещё больше распаляли Ядвигу. Но она не была бы избранницей самого дъявола, если бы не нашла выхода из этого положения. Она, всеми правдами и неправдами, большими деньгами и уверениями в роскошной жизни, убедила помошницу старухи, жрицы Вуду, женщину, с изуродованным лицом, отправиться вместе с ними в путь, на родину. И хотя Ядвига знала, что эта несчастная безгранично предана старухе, она использовала свой последний козырь.
После неудачного ритуала, под утро, Ядвига прокравшись к дому жрицы, подстерегла уродку и жарко зашептала той в ухо:
— Я верну тебе твоё прежнее лицо, я знаю одного человека который легко справиться с этим, ибо магия тут бессильна. Как сейчас твоё уродство заставляет людей вздрагивать, глядя на тебя, так они будут вздрагивать от твоей красоты. Ведь ты ещё молодая, у тебя будет масса поклонников, они будут валяться у тебя в ногах, умоляя о снисхождении. Ты будешь богата, увидишь мир и станешь править жалкими людишками с помощью своей красоты. Что волшебство, кто видит его результаты? Какое оно может принести счастье? Неужели ты не хочешь ходить с высоко поднятой головой и наслаждаться видимой властью?
Отравленная лестью стрела попала в цель, уродка услышала то, о чём мечтала долгие годы. Старухи-жрицы она не боялась, ибо время, проведённое рядом с этой служительницей культа, не были прожито зря. Она жадно впитывала знания и умения, которые та давала, а уродство доделали своё дело. Жерма, так звали уродку, научилась всему и стала не чуть не слабее сильной жрицы, если не сказать большего. В некоторых делах она даже превзошла своего учителя. Вот именно это превосходство и почувствовала в ней Ядвига и взялась за дело, веря в моментальный успех своего мероприятия. Она не ошиблась, изуродованная женщина ответила согласием сразу.
На протяжении всего пути, казалось, сама природа противилась их благополучному возвращению на родину. На морях поднимались шторма, на сушах — ураганы и смерчи. Но рядом всегда были ни в чём не повинные люди, которые не заслуживали гибели из-за трёх исчадий ада. А может, у господа были свои планы на счёт этой троицы? Но как бы там ни было, слуги сатаны, в конце концов, добрались. Измотанные тяжёлой дорогой, они ступили на земную твердь. На тёмной улочке их ждала карета.
— Перемешалось белое и чёрное, а серое пусть нас боиться, — тихо сказал Людвиг.
Ядвига спросила, что он имел ввиду. Но вопрос остался без ответа. Людвиг сверкнул своими чёрно-болотными глазами так, как только он умел и поддержал уродку под руку, помогая ей сесть в карету.
— Что на лице, то и внутри, но скоро, внутри удвоиться, а на лице скроеться, — подбодрил он её, вызвав белозубую улыбку из-под чёрной вуали.
Карета понесла своих пассажиров в роскошный дом на окраине города, заблаговременно купленный Людвигом. Колёса и копыта отбивали чёткую дробь по мостовой, словно метроном, отсчитывающий время. Ядвига становилась всё веселее, бросала насмешливые реплики по всякому незначительному поводу. Мелькающие за окном кареты дома, окутанные сумраком безлунной ночи, вызывали у неё прилив неописуемого восторга. Она была необычайно хороша сейчас, лихорадочный блеск глаз, то ли от радости возвращения, то ли от предчувствий событый, которые она затеяла. Людвиг, хорошо знавший Ядвигу, понимал, это неспроста. В ней было столько коварства и жестокости, что порой ему казалось, называть её «дъяволицей» значит, не сказать ничего. Слишком мягко было это определение для этой особы. Находчивей и изобретательней её на всякие тёмные делишки, в земной преисподней просто не было. «С другой стороны только такую женщину я мог бы посадить на адский престол. Но почему у меня нет такого рвения уничтожить Генри? Может, я что-то понял или наоборот, что-то важное ускальзнуло от меня? Но ведь мне, как никому другому известно, что лояльность в отношениях — штука сложная. Её, как любовь и ненависть нужно заслужить. Но больше всего я боюсь безразличия. Ни для меня, ни для него не секрет, смерть физического тела — неотъемлемая часть бесконечной жизни. В своих раздумьях о смысле зла, которое я олицетворяю, мной была понята одна истина. Люди могут бояться меня, презирать силу таланта, который мне дан, но им не понятен. Всё это ерунда по сравнению с тем, что мне нужно в конечном итоге от них. Но об этом я не могу говорить вслух, моя цель остаётся в моих мыслях. Но ведь самому себе я могу сказать её? Конечно, могу. Мне нужно, чтобы все признали необходимость зла в этом конкретном мире. Ради этого признания я готов совершить самые низменные поступки в человеческом понимании. У меня на руках главный козырь человеческих пороков — деньги и месть. До сегодняшнего дня это работало безотказно. Плохо, что я не могу заглянуть на тысячелетия вперёд. Но наверняка, для того, чтобы выиграть по-крупному в будущем, ставки надо поставить сейчас. Мы противостоим не друг другу, не личность личности, противостоят наши идеологии. Он — за созидание из хаоса, а я — за хаос в созидании. Никто из нас не знает, чем закончиться битва на этом этапе. Но одно очевидно, пока мы будем рождаться в физических телах, дар и талант нас обоих, будет совершенствоваться из раза в раз, пока, в конечном итоге, не сольёмся в золотую середину. Интересно, кто сказал, что зло глупо? Вот, вполне здравые мысли, не мальчика, но мужа. Иногда, зло само врывается к человеку в дом, а иногда он сам его приглашает. Но ни в том, ни в другом случае ни кому до конца не известно: сможет ли зло сожрать человеческую душу сразу или маленькими порциями ожесточённого, злого яда будет отравлять его каждый день. Может быть и так, поталкавшись в прихожей, ощутив мощную, непробиваемую защиту небесного света души уберётся мой злой, сокрушающий вояка искать другую жертву. Но пою славу сатане, что широко открывающих перед злом душ гораздо больше, чем тех, кто держит свои двери на замке. Я мог убедиться, насколько всесильна моя власть над людьми и очень жаль тех мечтателей, которые надеються, что над этой огромной силой можно помахать распятьем, побрызгать святой водицей, перекреститься, прочетать „Отче наш“ и весь ужас зла, как по волшебной палочке, исчезнет. Ну неужели?! Глупцы! Несчастный слабые существа. Ведь зло сидит в каждом из них, сначала победите его в себе, а потом объеденяйтесь и в бой! Можно отвести лошадь к водопою, но нельзя заставить её пить. Ну вот, сам начинаю учить их, далеко же я зашёл в своих размышлениях, а это и есть совершенство моего сознания, могу похвалить себя. Каждому человеку должно быть известно, что сила сознания может подчинить тело и вылечить душу. Опять лозунг к борьбе со мной! Прямо чертовщина какая-то! Если бы все были безгрешными и благоухающими, то не было бы ни меня, ни Генри, два противостояния белого и чёрного были бы просто не нужны. Какой же вывод можно сделать? А он напрашивается сам собой. Пусть всё продвигается своим чередом, за моими взлётами, будет паденье Генри и, к сожалению или счастью, наоборот. Я должен пополнять свою коплку достижений любыми методами, ведь на войне всё достойно, а когда наберусь достаточно опыта, я примкну к своим собратьям, обитающим в чёрных дырах и мы вместе будем пожирать целые галактики, планеты и народы. Но это всё ещё слишком далеко, пора вернуться с небес на землю. Чёрт возьми, крохотная частичка человека всегда навязывает мне странные раздумья» чертыхнулся, размышляя Людвиг.
Он взглянул на Жерму, которая смогла, наконец-то, приподнять вуаль. «Только очень искусный палач мог так изуродовать её лицо. Им явно управляло нечто такое, что весьма надсадило его душу. Коварство и любовь — два порождения бога и грань между ними совсем незаметна» Людвиг поймал взгляд Жермы и посмотрел на Ядвигу. Та, предавшись только ей известным мыслям, сидела притихшая и смотрела к окно кареты.
— Вы, госпожа, точно выполните своё обещание? — Жерма тоже повернулась к Ядвиге.
— Я не нарушаю своих обещаний никогда, — сердито, прошипела Ядвига.