Тринадцать полнолуний
Шрифт:
— Загадочное место, не правда ли? — заговорил доктор, — предвижу ваш вопрос. Это океан информации со всей Вселенной, который создавался миллиардами лет. Здесь собирается всё, что было, есть и будет с бесчисленным количеством форм жизни. Это неисчерпаемый, бездонный океан, из него рождается для жизни всё и сюда же возвращается после смерти. Пока для вас, юноша, это всё немного странно и не совсем понятно, учёные мужы назвали это феноменальное зрелище — Информационное поле Земли.
— Дядя Юлиан, а можно потрогать рукой эту гладь?
— Извольте и расскажите, что будете чувствовать. Это абсолютно безопасно, но и не даёт никаких результатов. Нам надо спуститься вниз, только прошу вас, очень аккуратно, не торопитесь. Эта скала, образно говоря, наше сознание. А сейчас, мы пойдём в глубины подсознания. Только на этом уровне мы с вами сможем увидеть то, что нам любезно покажут сегодня. Для большей уверенности, возьмите меня за руку.
Скала была абсолютно отвесной, но доктор, видимо, знал тайную тропку. Поэтому, он уверенной походкой двинулся в обратную
— Да, к сожалению, это всё. Я тоже думал, что, потрогав этот кладезь, я сразу узнаю всё-всё. Но, увы, я был слишком самонадеян. О, у меня родились стихи
«Преувеличивая свой потенциал,мы пропадаем в дебрях рассуждений,всяк не согласный с нами, тот нахал,не слушаем мы здравость чьих-то мнений.Кричим, бьём в грудь себя, что всё узнали,не страшен нам Их строгий, вечный суд.Посыпались вопросы, мы пропали!В мозгах смятенье, а в душе испуг.Нас как слепых, беспомощных котят,ткнут носом в наши явные просчёты,с надеждой робкой верим, нас простяти не лишат отеческой заботы».Вот так, мой юный друг. Возможно, сейчас вам покажется странным и не понятным моё поэтическое предупреждение. Но уверяю, что очень скоро у вас будет шанс понять его. Ну а теперь, пришло время для следующего действия. Вы не заметили здесь чего-то ещё, не менее странного и таинственного?
— Да тут и так всё очень странно, — Генри огляделся.
— Да вот же, юноша! Посмотрите на это великое изобретение Высокого разума. Сие чудо позволит нам заглянуть в великое таинство. Вот, полюбуйтесь.
Генри посмотрел в ту сторону, куда указывал доктор. В нескольких шагах от них на песке стояла, почти висела в воздухе, четырёхгранная пирамида. Генри подошёл поближе. Она была сделана из небесно-голубого прозрачного камня, и действительно, расстояние от её основания до земли было очевидно. Мальчик присел на корточки, чтобы проверить. Просунул под пирамиду палец и убедился, зрение его не обманывает: это монолитная, голубая глыба не касалась земли!
— Дядя Юлиан! Как же это может быть? Ведь она такая огромная и по всей вероятности, должно быть, очень тяжёлая?!
— Да-с, юноша, представьте себе. Это великое чудо, но стоит ли удивляться тому, что Высший разум способен на такие фокусы. Теперь самое главное. Подойдите ко мне, сейчас начнётся нечто, совершенно удивительное. Смотрите и не бойтесь ничего.
Генри подошёл к доктору. В воздухе стало очень тихо и почувствовалось нарастающее напряжение. В земле под их ногами что-то завибрировало, задрожало. Генри, невольно, взял Юлиана за руку. Доктор сжал его ладонь и глазами указал на океан. А с океаном стало твориться что-то невообразимое. Маслянистая жидкость менялась на глазах. Из застывшей, она превратилась в подвижную среду, в которой разноцветные прожилки стали ослепительно яркими и пришли в движение. Океан забурлил, заклокотал, задышал, вздымаясь своей грудью. Издалека, зародившись, где-то в глубинах, к берегу стала приближаться маленькая волна. По пути, словно вбирая в себя новые силы, она стала увеличиваться, пока не повисла над берегом огромной, ужасающей мощью. Казалось, что сейчас она обрушиться на берег, сметая всё на своём пути. Генри, испугавшись до безумия, чуть не бросился бежать, но крепкая рука Юлиана не позволила ему совершить столь необдуманный поступок. Мальчик, инстинктивно, зажмурился, но доктор приказал:
— Немедленно возьмите себя в руки! Вы с ума сошли, пропустите самое интересное!
Генри, повинуясь, открыл глаза и посмотрел на волну. Она застыла искрящейся громадой на том месте, куда докатилась. В ней, переливаясь всеми цветами радуги, словно прошивая её насквозь, мелькали тонкие строчки. Словно руки невидимой швеи пытались хаотичными стежками, стянуть эту материю, чтобы она не распалась на множество лоскутков. Но вот волна, собравшись с краёв к середине, стала похожа на светящийся столп, на вершине которого образовался искрящийся, гудящий клубок. От него потянулась тонкая нить и, превратившись в яркий луч, пронизав пространство, словно молния в грозу, вонзилась в вершину голубой пирамиды. Пирамида засветилась всеми красками, которые были в волне, заиграла яркими сполохами и через мгновение, словно насытившись, переработав цветную пищу, стала снова голубой. Генри перевёл дыхание и посмотрел на Юлиана. У того на лице было выражено такое восхищение от увиденного, что он прямо приплясывал на месте.
— Вы видели это?! Восхитительно! Какая мощь! Какая первозданная силища Вселенной! У-ух, потрясающе! Вот так, юноша, выглядит информационное поле Земли, в котором можно найти ответы на все вопросы. Я так горд, так счастлив, что нам позволили увидеть столь великолепное зрелище. О, мой друг, я так взволновался и совершенно упустил из виду то, что в вашем возрасте сие действо не совсем понятно. Простите, простите меня, старого дурака. Но нам нельзя терять время на объяснения. Теперь надо сделать следующее. Сейчас мы с вами войдём в эту пирамиду. Этот магический объект покажет нам скрытое за семью печатями. Отбросив сомнения и страх, представьте себя частичкой огромного океана информации. Опять я говорю загадками. Короче, загадайте увидеть то, что вас интересует сейчас больше всего. Вперёд, мой друг!
Юлиан подошёл к пирамиде, вздохнул полной грудью и просунул руку в глубь сооружения. О чудо, рука доктора прошла сквозь стенку пирамиды! Он повернулся к Генри и другой рукой поманил его к себе, а сам шагнул в пирамиду и скрылся в ней. Генри, помедлил в нерешительности и, последовав его примеру, прошёл в голубую туманность. «Но здесь ничего не видно» хотел он сказать в эту пустоту, но голос доктора, не в ушах, а словно в голове мальчика ответил ему. «Подождите, сейчас всё появиться, а после, я вам скажу, когда придёт время выходить. Смотрите».
Как не старался Генри, и зажмуривался и вытаращивал глаза, но ничего не менялось. Голубой туман полностью обволакивал его так, что, даже подняв свою руку, он не смог её увидеть. Но тут что-то стало происходить. Как будто лёгкий, неощущаемый ветерок рассеял туман перед глазами Генри. Он увидел как, сначала отец, потом мать, уходили вдаль по узкому мостику, висевшему над стелющимся серым туманом. Щемящее чувство тоски и понимание, это их последняя встреча. Было совершенно очевидно, они уходят навсегда на ту сторону. Потом картина сменилась следующим сюжетом. Он увидел комнату без окон, похожую на подвальное помещение. На стуле сидел Стас и полными страха и в то же время радости, глазами смотрел на кого-то, находящегося в тёмном углу. И вот этот кто-то, вышел в круг света, который исходил из лампы над головой Стаса. Генри узнал в этом человеке Людвига Юшкевича. Он держал в руках большую книгу, его губы шевелились, видимо, он что-то читал в ней. Он обошёл вокруг сидящего Стаса, остановился напротив и, продолжая читать, посмотрел тому в глаза. Стас покрылся каплями пота, задрожал всем телом и, видимо потеряв сознание, обмяк на стуле, свесив голову на грудь. Эти две картины были очень чёткими и яркими. А те, что Генри увидел дальше, отличались от первых размытостью образов. Как в жаркий день над лугом стоит дрожащее марево, в котором всё принимает призрачное очертание, так и эти картины были мутными и неясными. Он увидел большую залу, по которой кружились в вальсе много пар, юноши во фраках, девушки в бальных платьях. Он смог рассмотреть всех танцующих, но потом их лица стали неразличимы, и его взгляду стали доступны только два человека: молодой парень в военной форме и юная, очень красивая, белокурая девушка. Они влюблёнными глазами смотрели друг на друга, молча кружились в танце. По ним было видно, окружающие люди для них не существуют. Они были увлечены только друг другом. Влюблённым слова не нужны, красоту любимых надо созерцать молча. Генри даже услышал тихую музыку и очаровательный запах духов, исходящий от волос девушки, собранных в высокую причёску. Но тут взгляд Генри выхватил из толпы лицо одного человека, который наблюдал за этой парой. В его глазах было столько ненависти и отчаяния, казалось, он готов был броситься и разорвать эту счастливую пару. В этом человеке Генри опять узнал Людвига. Потом видение сменилось. Перед глазами Генри предстала страшная картина. Кромка леса из диковинных деревьев, клубы дыма застилали её черным покрывалом. Когда дым рассеялся, картина стала ещё более ужасающей: повсюду, куда хватало глаз, на поле лежали сотни окровавленных людей в военной форме. Перешагивая через убитых и раненых к лесу, открыв рты в немом крике, бежали шеренги солдаты с ружьями и саблями, и тоже падали все в крови, пополняя число погибших. Вдалеке от этого побоища, Генри, приглядевшись, увидел молодого офицера, который стоял, как каменное изваяние, не прятался от пуль, будто точно знал, ни одна из них его не достанет. С ним рядом стоял ещё один военный, но его лица не было видно. Он размахивал руками, что-то доказывал первому. А пока они спорили, солдаты всё бежали и бежали на смерть. Генри почувствовал запах порохового дыма и чувство страха. Потом яркая вспышка света и темнота. Картина поменялась. Тёмная городская улица, четверо дерущихся, трое нападали на одного. Один, в военной форме, отражая нападение, чудовищным усилием, разметал своих врагов, двое упали, и остались лежать неподвижно. Военный, посмотрел на них, торжествуя победу. Но не заметил, как третий, из нападавших, занёс руку, в которой блеснуло лезвие ножа. Страшная боль в левой лопатке пронзила Генри. Мальчик застонал, закрыл глаза, но тут услышал голос доктора «нам пора уходить». Перед глазами Генри снова появилась голубая туманность и рука доктора сжала его ладонь. Они вышли из пирамиды и сели на круглые камни. Пирамида опять сделалась каменной. Океан успокоился, цветные всполохи стали снова еле приметными, он вернулся в первоначалое состояние маслянистоплотной жидкости и застыл.