Тринадцать загадочных случаев
Шрифт:
— И все же вы не могли отделаться от мысли, что здесь что-то неладно, — заметила Марпл.
Доктор кивнул.
— И, честно говоря, меня это мучило, — сказал он. — Я все повторял и повторял себе, что безнравственно подозревать в таком страшном преступлении порядочную и невинную женщину. Чтобы как-то искупить свою вину, я всячески помогал ей, пока она оставалась на острове. Уладил формальности с местными властями… В общем, сделал все, что сделал бы на моем месте любой англичанин для своего соотечественника. Несмотря на это, она явно чувствовала, что я отношусь к ней с подозрением.
— И
— Недели две, не больше. Дней через десять после похорон мисс Даррант она уже отправилась обратно в Англию. Сказала, что потрясение оказалось слишком сильным, чтобы оставаться там на зиму, как собиралась первоначально.
— И она действительно была очень расстроена? — спросила мисс Марпл.
Доктор задумался.
— Пожалуй, я бы так не сказал, — осторожно ответил он.
— Она случайно не располнела еще больше? Вы не заметили? — обронила мисс Марпл.
— Странно, что вы об этом спрашиваете. Я как-то не задумывался… Хотя… Да, наверное… Немного.
— Вот ужас-то! — вздрогнув, сказала Джейн Хелльер. — Точно насосалась крови своей жертвы.
— Впрочем, я, может, не совсем к ней справедлив, — продолжил доктор Ллойд. — Перед самым отъездом она все же сделала попытку поделиться со мной тем, что могло бы в корне изменить ситуацию. Вероятно, совесть просыпается слишком медленно, и требуется изрядное время, чтобы она проснулась совсем.
Накануне отъезда с Канарских островов она попросила меня заглянуть к ней вечером. Я пришел. Первым делом она от всей души поблагодарила меня за помощь. Я, разумеется, ответил ей, что на моем месте так поступил бы каждый порядочный человек.
Она немного помолчала, а потом вдруг спросила:
«Как вы думаете, доктор, можно ли оправдать того, кто берется собственными руками вершить правосудие?»
Я ответил, что вопрос, конечно, сложный, и тем не менее я уверен, что нет. Закон есть закон, и нужно его соблюдать.
«Даже, если закон бессилен?»
«Я не совсем вас понимаю».
«Это трудно объяснить. Что, если человек решается на противоправное — преступное даже — действие из совершенно благих побуждений?»
Я заметил ей, что большинство преступников именно так и оправдывают свои поступки.
Она даже отпрянула от меня, и я расслышал, как она тихо простонала:
«Это ужасно, ужасно».
И тут же уже совершенно спокойным голосом попросила у меня снотворного.
«Совершенно не могу с тех пор спать. Такое потрясение!» — объяснила она.
«И только? Вы уверены, что причина действительно в этом? Вас ничего не мучит, в голову не лезут всякие мысли…»
«Это какие же?» — резко переспросила она, глядя мне прямо в глаза.
«Ну, бессонница частенько бывает вызвана тревогой», — невозмутимо пояснил я.
«Тревогой о будущем или о прошлом, доктор?»
«И то, и другое».
«Прошлое разве вернешь? Что толку о нем тревожиться! Что было, то было. Бесполезно! Лучше не вспоминать. Не думать».
Я выписал ей легкое снотворное и попрощался. По дороге домой я все время размышлял над ее словами. «Разве вернешь…» Кого вернешь? Или что?
Думаю, тот наш последний
Мэри Бартон не произвела на меня впечатление раскаявшейся грешницы — скорее, женщины, готовой ради своих убеждений на все. По крайней мере, до тех пор, пока она в них верит. И еще мне почему-то казалось, что наш с ней разговор стал началом конца этой веры, так долго служившей оправданием ее совести.
Вскоре я прочел в газете следующее. Это случилось в одном из частных корнуоллских курортов. Как всегда в конце марта, отдыхающих было немного, развлечений еще меньше, поэтому странное поведение одной дамы, некой мисс Бартон, сразу стало объектом их пристального внимания. Ночами напролет она бродила по своему номеру, разговаривая вслух и мешая соседям спать. Вскоре она Явилась к местному викарию. Решительно заявив ему, что она совершила некое преступление, затем она как будто передумала, стремительно поднялась и вышла, сказав, что зайдет в другой раз. Викарий отнес этот визит за счет поврежденного рассудка несчастной и никаких мер не принял.
Однако на следующее утро мисс Бартон исчезла. В ее номере нашли адресованную коронеру записку следующего содержания:
«Вчера я пыталась рассказать все викарию, признаться ему… Мне не позволили. Она запретила. Сказала, есть только один способ все исправить — уйти из жизни. Жизнь за жизнь. Я должна разделить ее участь — исчезнуть в морской пучине.
Я думала, обстоятельства оправдывают меня — теперь понимаю, что ошибалась. Получить прощение Эйми я могу единственным способом: последовать за нею…
Прошу никого не винить в моей смерти.
Мэри Бартон».
В одной из отдаленных пещер на берегу обнаружили ее одежду. Все говорило за то, что она разделась и заплыла в море. Там очень сильное течение…
Тело так и не нашли. По истечении положенного в таких случаях срока Мэри Бартон была автоматически признана погибшей. Поскольку никакого завещания она не оставила, все ее состояние — а она была очень богатой женщиной — отошло ближайшей родственнице: двоюродной сестре, проживающей с семьей в Австралии. Газеты без колебаний связали ее смерть с трагедией на Канарских островах. Гибель подруги, пошатнувшаяся психика и так далее… По делу о смерти Мэри Бартон суд вынес формальное и обычное в таких случаях заключение: самоубийство на почве временного помешательства.
Такова трагедия Эйми Даррант и Мэри Бартон. И здесь занавес опускается.
Воцарившуюся тишину нарушил протестующий возглас Джейн Хелльер:
— Доктор! На самом интересном месте! Ради Бога, продолжайте.
— К сожалению, мисс Хелльер, жизнь сама решает, где ей поставить точку. Продолжения у меня нет.
— Но я хочу знать продолжение! — капризно заявила Джейн.
— Тогда, мисс Хелльер, — вступил в разговор сэр Генри, — придется пошевелить мозгами. Нам предстоит решить загадку доктора Ллойда: почему Мэри Бартон убила свою компаньонку?