Тринадцатая ночь
Шрифт:
— Двадцать четвертый псалом, — ответил Исаак, — Латинский вариант.
— Вы знаете латынь? — с оттенком удивления спросил я.
— Конечно, — ответил он. — Я много странствовал по христианскому миру. Разумеется, мне знакомы не все языки. Но на латыни говорит любой образованный человек. Договор, заключенный на латыни в Константинополе, с уважением воспримут и в Брюгге, и в любом другом месте между этими городами. Весьма полезный язык для торговли.
— Вы, наверное, владеете всеми языками, на которых ведется торговля.
Исаак рассмеялся:
— Латинским, древнееврейским, арабским, а также двойной бухгалтерией.
— Уверен.
Он вздохнул.
— Ветер нынче дует с той стороны. И доносит сюда, что одни христиане никогда не станут нападать на других христиан. Вот только я не христианин, и мне не хватает вашей веры.
— Разве ваша собственная вера не поддерживает вас?
— Разумеется. А мусульман поддерживает их вера. И что примечательно, когда мы все извлекаем выгоду из торговли, то почему-то способны прекрасно уживаться друг с другом. Возможно, все дело в этом.
— Однако Спаситель выгнал торговцев из Иерусалимского храма.
— А теперь они, похоже, обосновались в вашей церкви. Интересно, зачем они так стремятся вернуть Иерусалим? Из-за его святых мест или из-за стратегически выгодного местоположения? В сущности, это даже не важно, а важно то, что из-за священного города уже погибло великое множество людей и будущее сулит не менее многочисленные потери. Но таков уж наш мир.
— Циничный взгляд.
— Неужели? Мой покойный хозяин отправился в последний крестовый поход, на два года покинув свою семью, жену и детей. Многие из наших лучших людей последовали за ним, и многие не вернулись. А по возвращении он посвятил часть своих трофеев вон той груде храмового мрамора, вытеснив при этом отсюда несколько дюжин семейств. Зачем он сделал это? Чтобы заручиться местом на небесах, после того как заслужил его в аду?
— Вы потрясли меня высказыванием столь критических суждений. Этот человек принял вас на службу, несмотря на вашу веру. Много ли других правителей в этом государстве соблаговолили бы поступить так же?
— Неужели мне следует восхвалять его за то, что он проявил терпимость вместо нетерпимости? Или за то, что его алчность перевесила христианские угрызения совести? Я рад, что мне удалось найти постоянную службу. Но меня порадовало бы гораздо больше, если бы мне позволили обосноваться в моем собственном владении и начать собственное дело. Однако мир устроен иначе…
Репетиция подошла к концу. Участники начали расходиться, а Фабиан еще продолжал раздавать критические замечания, которые, в общем-то, все пропускали мимо ушей. Основная часть народа потянулась в направлении юго-восточных ворот. Я вспомнил о приглашении епископа и вдруг ощутил мощное желание присоединиться к ним в данном особом случае.
— Я собираюсь заглянуть в «Элефант» и испить освященного вина, — сказал я. — Не желаете ли составить мне компанию?
— Со всем уважением вынужден отказаться. Мы освящаем вино в другой день. Я предпочел бы лучше вознести молитвы к небесам за благополучное возвращение вашего брата.
Я поклонился, что приятно удивило его, и направил стопы к постоялому двору. Конечно, «Элефант» не назовешь райским местечком, но, учитывая наличие там вина и епископа, определенное сходство явно наблюдалось.
Я появился в таверне вовремя: епископ как раз заканчивал ритуал освящения объемистого бочонка в компании с сэром Тоби, графом Себастьяном и Александром. После извлечения затычки собравшиеся почитатели этого священнодействия обрели полные кружки живительной влаги.
Послонявшись вокруг, я нашел себе местечко рядом с графом. Я быстро сообщил, что меня зовут Октавием, не дав ему возможности узнать во мне кого-то другого. К счастью, благодаря своему положению он имел особые преимущества в приобщении к благословенному напитку и посему стремительно погружался в мрачное состояние.
— Купец, вы сказали? Тогда, наверное, вы много путешествуете?
— Вполне достаточно.
— Везет вам. Вы можете посмотреть мир. И я когда-то мечтал посмотреть мир. Да вот застрял здесь.
— На мой взгляд, здесь довольно интересно.
Он рассмеялся отрывистым горьким смехом.
— О, очаровательно. Пожить здесь летом, в самую жару. Великолепно. Из года в год одно и то же. Все тот же город. И все те же люди! — Он залпом осушил свой кубок и наполнил его из кувшина. — Никогда не женитесь молодым, — вдруг заявил он.
— Ну, ваш совет ко мне не относится.
— Почему? Не женаты?
— Не молод.
Себастьян, прищурившись, глянул на меня, и я опустил голову и сделал несколько глотков, чтобы спрятать лицо за кубком. Вино оказалось отменным.
— Вы участвовали в последнем крестовом походе?
— Нет, — ответил я.
— И я тоже. А мне хотелось этого. Я был молод и полон благочестивых стремлений. «Ты остаешься, — повелел мне наш всемогущий герцог. — Кто-то должен остаться и присмотреть за дамами. Позаботься о Виоле за меня». Сам-то он гордо отправился шататься по свету, и вместе с ним весь свет нашего общества, а я торчал здесь среди женщин и детей. Скромно занимался хозяйственными делами, да и тех-то было немного. В основном обо всем заботился его управляющий.
— Клавдий?
— Нет, он появился позже. Тогда делами заправлял другой старый чудак. А потом он неожиданно умер, и моя сестрица, даже ни с кем не посоветовавшись, прибрала к рукам все руководство. Она отлично справилась. Я ее не осуждаю, но ведь меня оставили заботиться о женщинах, а в результате получилось так, что женщина сама всем заправляет. Потом вернулись наши воины, и всех их прославляли как героев. «О Себастьян, ты прекрасно управлял городом. И я слышал, сестра тебе помогала. Молодец, дружище…»
Он допил кубок и вновь наполнил его. Я решил не соперничать с ним в скорости.
— Я ведь граф, вы знаете.
Я кивнул.
— Женился на графине.
Я вновь кивнул.
— Когда-то все было прекрасно. Я был совершенно покорен. Даже не понял, как так вышло, а потом оказалось, что она любила мою сестру. Поначалу, конечно, когда считала, что Виола была мной или я был ею, в общем, что-то в таком духе. Все произошло так быстро. Я обвенчался с женщиной, которая считала меня кем-то другим. Женился, не успев даже толком поухаживать за ней. Тогда мне было семнадцать. И с тех пор я торчу здесь. А жена меня старше. К тому же она богата и знатна. Не женитесь молодым. Я понимаю, я понимаю, что вы уже не молоды, но вы же можете рассказать обо мне другим. Вставить мои предостережения в басню для безрассудных юнцов. Передайте им, пусть смело идут вперед, навстречу всем этим чертовым приключениям, даже если те ведут к гибели. Мне пора облегчиться.