Тринадцатая реальность
Шрифт:
– Я в прошлой жизни не любил поляков, – сказал я. – Считаешь, что они могут ударить в спину?
– А кто их любит! – сердито сказал он. – Сильный, красивый и способный ко всякому делу народ, но лучше бы они жили в Австралии. Они для нас были паршивыми соседями, а теперь такие же паршивые и неуживчивые подданные. Отдельные поляки могут быть замечательными людьми, но все вместе... Был у меня как-то откровенный разговор с одним из них. Вы, говорит, нас завоевали! То, что они сотни лет пытались отгрызать от Руси куски – это не в счет. Завоевали их! Да мы их подобрали, когда у них не было никакой государственности! Если бы не мы, их бы разделили между собой Австрия, Англия и Франция. Возможно, кусок
– Надеюсь, за ними присмотрят, – неуверенно сказал я. – Если придется защищаться от тройственного союза на враждебной территории, будет плохо. И отпускать их тоже нельзя. В том мире отпустили, а потом не имели от них ничего, кроме расходов и неприятностей. Для поляков важны только поляки, всех прочих они за людей не считают. Хотя с немцами и англичанами могут прилично ужиться, это мы у них смертельные враги.
– Хватит за столом разговаривать о политике, – недовольно сказала мама. – Доедайте, и Ольга все уберет, а вы, если хотите продолжить, идите в гостиную. А императора выберут и без поляков!
Я не ждал неожиданностей от земского собора, и их на самом деле не случилось. Собравшиеся единодушно выбрали новым императором князя Владимира Андреевича Оболенского. Так у нас появился Владимир первый. У него была жена, два взрослых сына и дочь, так что сразу появились и императрица, и цесаревич, и великий князь. Дочь была уже замужем, поэтому осталась графиней. С коронацией не затягивали и провели ее в тот же день в Успенском соборе. На следующий день сообщили, что Совет Братства в полном составе вошел в Государственный совет империи, из которого было выведено девятнадцать членов. Председателем Государственного совета и председателем Совета министров стал князь Иван Павлович Шувалов, а новым канцлером – князь Борис Леонидович Вяземский. Апраксина оставили министром внутренних дел. Большинство министров сохранили свои посты, некоторых заменили. Большие изменения произошли в императорском Дворе, кроме того Зимний дворец переходил в ведение казны, а в Александровском, оставшимся за новой династией, заменили большую часть слуг. Надо полагать, что этим новшества не ограничились, но по радио больше ничего важного не передали. Прошло пять дней, и меня пригласили на первое испытание устройства объемного взрыва. Испытывать уехали по расчищенной дороге примерно на двадцать километров от лагеря в сторону Тюмени. Ехали на пяти легковых автомобилях и грузовике, который вез само устройство и охранявших нас солдат. Когда остановились, солдаты прокопали в снегу проход метров на сто в сторону от дороги. Потом по нему туда доставили металлический цилиндр, размером с небольшой бочонок. Последним, что сделали, это уложили в проходе провод.
– Плохо, что он лежит на земле, – сказал Владимир. – Часть жидкости при взрыве смешается со снегом.
– Сколько вторичных взрывателей? – спросил я.
– Пока только один, – ответил он. – Нам главное – это убедиться в том, что все сработает, а улучшать конструкцию будем потом. Разлет должен быть не слишком большим, поэтому я взял одну десятую секунды.
– Вы долго будете разговаривать, господа? – спросил кто-то из заводского начальства. – Надо бы начинать, а то уже замерзли.
– Сейчас согреемся, – засмеялся Владимир и крутанул ручку индуктора.
Глава 15
После первого испытания через неделю провели второе. В новом устройстве было в четыре раза больше горючей жидкости и использовался
– Надо было бы выкопать окоп, – сказал кто-то из заводских, бывших с нами на первом испытании. – В эту столько залили...
– И так далеко отошли и ничего толком не увидим, – недовольно сказал кто-то из гостей. – Если у вас все готово, давайте начнем.
Подрыв, как и в прошлый раз, осуществили по проводам. На месте помоста вспухло ослепительное облако, которое как-то скачком увеличилось в размерах и быстро погасло. После него никто несколько мгновений не мог нормально видеть. Взрывная волна заставила покачнуться, и кто-то один даже оступился и упал в снег. Она же обдала нас водой пополам со снегом.
– Однако! – удивленно сказал тот военный, который торопил с подрывом. – Что же было там, если здесь сбивает с ног!
Оказалось, что полностью исчез помост и весь снег в радиусе больше сотни метров или испарился, или был сдут взрывом. Сначала шли по мокрой земле, потом грязь под ногами исчезла, а за полсотни метров от места взрыва исчезли остатки прошлогодней травы. Не было даже пепла.
– Не стоит туда идти, – прикрывая рукой лицо от жара, посоветовал я остальным. – Испортите обувь.
– Надо как можно быстрей развернуть производство таких бомб, – сказал второй военный. – Они должны быть эффективней всего того, что у нас есть.
– Вы читали мои записи? – спросил я его. – Это оружие имеет свои недостатки, поэтому вы им обычные боеприпасы полностью не замените. Сильный ветер или дождь...
– А вы кто? – с недоумением спросил он.
Меня задел не сам вопрос, а тон, которым он его задал.
– Аз есмь князь! – сказал я ему. – Житие мое...
Отвернулся от удивленно уставившегося на меня офицера и пошел к машинам.
Видимо, у приехавших военных были большие полномочия, потому что по их указанию начался вывоз тех инженеров и химиков, которые были заняты новым оружием. Уезжали и Владимир с Вадимом. С собой забирали только личные вещи в чемоданах, поэтому все уехали за один день. Я знал, что мы следующие на очереди, и что всех повезут, скорее всего, в одно место, но все равно расставаться с друзьями было грустно. Следующий день для меня начался как обычно и так же продолжался до тех пор, пока к нам не прибежала кухарка профессора с известием о его смерти. Он умер во сне и сейчас лежал в своей кровати с безучастным выражением лица и закрытыми глазами. Отец позвонил коменданту, чтобы организовали похороны и забрали вещи покойного. Мы тоже съездили на небольшое кладбище и простились со стариком, а после обеда меня ждал сюрприз: к нам в дом приехал сам комендант с завещанием Суханова.
– Я его знаю больше двадцати лет, – сказал он мне. – Можно сказать, что мы с ним в лагере со дня его основания. Дан Евгеньевич оставил совсем немного бумаг, поэтому с ними было нетрудно разобраться. Эту должны забрать вы.
– Почему я? – растерялся я, рассматривая платежное поручение на мое имя на два миллиона рублей.
– Теперь уже некого спрашивать, – вздохнул комендант. – У него ведь никого не осталось, наверное, поэтому наш профессор решил, что лучше отдать эти деньги вам, чем оставлять их банку.