Тринадцатый Койот
Шрифт:
Вечернее солнце проникало в комнату, заставляя янтарные бутылки мерцать на полках книжного шкафа. Сегодня вечером ему придется просмотреть периодические издания, чтобы найти нужных врачей и ученых, с которыми можно связаться, возможно, по телеграфу, чтобы ускорить общение. Он должен был доставить этот великолепный экземпляр туда, где такие люди, как он, могли бы увидеть его своими глазами. Тогда была бы пресса, слава и, наконец, его наследие.
Хорошо, что у него был достаточный запас морфия, иначе он никогда не смог бы заснуть этой ночью. Он коснулся сердца кончиками пальцев, и тепло удивило его. Он положил его в потайное отделение внутри деревянного шкафа и запер на замок.
Время пойти куда-нибудь и отпраздновать.
***
Путешественники вернулись в город, когда уже сгущались сумерки. Надвигающаяся тьма простиралась над низиной, окутывая их своим темно-синим сиянием. Рассел уже отвел Шаиса в сторону и сказал ему, куда они направятся. Монахинь вернут в их часовню, но не раньше, чем они ответят на некоторые вопросы.
В Хоупс-Хилл сегодня было тихо, лишь несколько огоньков мерцали в окнах. Коллективная депрессия тяжелым бременем легла на горожан, их перспективы становились все более туманными из-за бесплодной земли и увядания скота. Некоторые говорили о проклятии — суеверные люди, такие как Барли Рейнхолд, но также и религиозные, такие как сестра Мэйбл. Когда они стояли около эксгумированной могилы, она говорила о существе, не совсем человеке и не совсем животном, а о каком-то ужасном гибриде того и другого. Это застало Рассела врасплох. Он никогда бы не подумал, что монахиня любит небылицы... кроме тех, которые она нашла в Хорошей Книге, конечно. Но с этой святой ерундой должна была справиться она. О чем ему нужно было узнать больше, так это об этом кладбище и выкопанном трупе.
Когда они прибыли на станцию, он вывел монахинь из дилижанса, и они не стали возражать, когда увидели, куда он их ведет. Мэйбл особенно не выказала удивления. Шаис ухаживал за лошадьми, пока Рассел вел монахинь внутрь. Он предложил им сесть, но они предпочли стоять. Измученный поездкой, он плюхнулся в кресло и откинулся на спинку, скрестив руки на животе.
“Мне нужно знать настоящую историю”, - сказал он.
Сестра Мэйбл моргнула. “Я уже сказала ее вам, маршал”.
“Не о человеке в той дыре...”
“Зверь в той дыре”.
“—о кладбище”.
“Мы должны были перезахоронить его”.
“Нет, пока я не изучу доказательства”.
“Сегодня вы ничего не нашли”. Она покраснела, когда Рассел пристально посмотрел на нее. “Простите меня, маршал. Я не имею в виду никакого неуважения. Просто время имеет важное значение...
“Я отвезу людей обратно туда на рассвете. Теперь вы можете сказать мне, что еще зарыто в этих могилах, или вы можете заставить меня ждать, пока мы их выкопаем; в любом случае я узнаю. Поскольку я был достаточно любезен, чтобы сопровождать вас всю дорогу через эту гору, я хотел бы верить, что вы окажете мне любезность и дадите прямой ответ. Поэтому я спрошу вас еще раз, сестра — кто еще или что еще похоронено там наверху?”
Теперь Мэйбл действительно села. Она положила руки на колени и глубоко вздохнула.
“Дети”, - сказала она. “Это могилы детей; семерых из них, если быть точным”.
Рассел вздохнул, его подозрения подтвердились. Как и сказал Оскар Шиес, могилы были слишком малы для чего-то другого.
“А другие кресты?” он спросил. “Их больше семи”.
“Другие кресты обозначают не могилы, а очищенную землю”.
“Я предполагаю, что вы — или, я имею в виду, церковь — построили это кладбище?”
Мэйбл посмотрела в пол и кивнула.
“Итак, почему кладбище этих детей находится так далеко от города? И почему среди них был похоронен один взрослый мужчина?”
Когда монахиня снова подняла глаза, ее глаза были полны слез, но она не позволила им упасть. “Маршал Рассел... Вы когда-нибудь слышали о койотах?”
Рассел наклонился вперед, его лицо стало мрачным. “Любой уважающий себя законник слышал рассказы об этих пацанах. Банда разбойников, которую еще не привел ни один маршал. Порочные, как всякий грех.”
“Значит, вы знаете, что они творили”.
“Преступления настолько отвратительны, что я никогда не стал бы говорить о них с леди”.
“К сожалению, я не новичок в их зверствах”. Ее глаза превратились в холодную сталь. “Человек в этой могиле - Джаспер Терстон. Он был их лидером, самым порочным человеком со времен самого Каина. Он гордился тем, что был слугой Люцифера, и некоторые говорят, что он пытался открыть сами врата Ада. Потребовалось чудо, чтобы похоронить этого человека.”
Рассел поднял брови. “Вы хотите сказать, что убили его?”
"Нет. Не совсем так.”
Расселу пришлось усмехнуться. “Сестра, я—”
“Он был убит. Прямо здесь, в этом городе. Холм Надежды хранит много секретов, маршал.”
“Я так думаю”.
“Некоторые люди слишком новички в городе или слишком молоды, чтобы помнить, но Джаспера Терстона линчевали здесь, в Хоупс-Хилл, убили за его преступления против человека. Но некоторые из нас знали, что его зло выходит за рамки того, что лежит в этом мире. Немногие избранные похоронили его высоко на Черной горе. Земля должна была стать святой, если была хоть какая-то надежда, что его дух не вернется в другой форме”.
“Сестра, пожалуйста. Когда дело доходит до такого рода вещей, я в море.”
“Пожалуйста, выслушайте меня. Он должен был быть похоронен в святом месте”.
“Но детское кладбище?”
“Детей там не было, когда мы хоронили Терстона. Мы поместили их туда специально, чтобы запечатать его. Земля была очищена этими невинными душами, детьми из приюта, которые пришли к нам больными и умерли молодыми. Мы извлекли их из могил и перенесли тела, понимаете? Вы должен понять, что нам пришлось это сделать.
Рассел замолчал, но его взгляд не дрогнул. Если бы он смотрел на монахиню достаточно долго, то, возможно, нашел бы во всем этом хоть какой-то здравый смысл.
“Когда?” он спросил.
“ Почти пятнадцать лет.
“А что насчет других койотов?”
– Некоторые были с ним, другие - нет. Конечно, это был не весь клан. Но, кроме тринадцатого, ни один койот в Холме Надежды в ту ночь не спасся.”
“ Тринадцатый? Там, где их так много?”
– Не во всем городе сразу. На каждом человеке из этой сброда есть номер, пронумерованный, как у зверя. Этот человек был тринадцатым койотом, если его вообще можно назвать человеком.”