Тринадцатый Койот
Шрифт:
“Хорошо”, - сказал Урия. “Мне бы не хотелось лечить твой член от инфекции”.
– Это был тиф, док, а не дифтерия. Я не собирался ничего от нее подхватывать.”
“Просто будь в безопасности, Верн. Держись шлюх в "Зеленой лилии". А еще лучше, найди себе хорошую женщину и женись на ней.”
“По какой-то причине дамы не любят гробовщиков”.
“Они были бы особенно напуганы, если бы узнали, что упомянутый гробовщик был некрофилом”.
“Урия! Я клянусь...
Доктор поднял руку. “Предпринимательство - уважаемая профессия. Вот почему я имею дело с тобой, а не иду к другим воскресителям”.
“Ну же, Урия. Я
“Ты незаконно продаешь трупы. Называй это как хочешь.”
“Ты покупаешь их нелегально. Кем это тебя делает?”
“Я изучаю их. Я делаю это ради современной медицины”.
“Да, ну, я делаю это ради зеленых. Теперь ты хочешь купить эту маленькую леди или нет?”
Урия выпрямился и сунул руку в карман жилета. Он бросил маленький мешочек, и когда Верн поймал его, он сразу же заглянул внутрь, жаждая получить по заслугам. Когда он увидел монеты, его губы побелели.
“Это не та сумма, о которой мы договаривались, док”.
“Это текущая ставка, Верн. Я бы дал значительно меньше воскресителям в Оникс-Бэнкс.”
Доктор провел рукой по груди мертвой девушки, обводя пальцем набухший сосок. Его глаза и губы были влажными, когда он лелеял свою новую собственность.
Лицемер, подумал Верн.
Он положил мешочек в карман. Этих денег едва хватило даже на то, чтобы оплатить его счет в магазине. Верн знал, что ему не следовало закапывать старика Харли в землю. Он был пожилым, но, тем не менее, Крейвен, возможно, купил бы его. Верну нужно было больше денег, гораздо больше. Он так просрочил свой кредит. Если он не мог привести свои финансы в порядок, он рисковал, что банк отберет у него бизнес. Тогда деньги вообще не поступали бы.
Он взглянул на ящик стола.
“У меня есть кое-что еще, - сказал он, - кое-что, что может заинтересовать ваше медицинское сообщество”.
“Это правда?”
“Прямо как дождь. Это не твой обычный тариф. Это нечто уникальное”.
Крейвен отошел от плиты. Его вишневые губы, зачесанные назад волосы и галстук-бабочка делали его каким-то извращенным для Верна, как мужчина, который переспал с цветной женщиной или, может быть, даже с другим мужчиной.
“Ты привлек мое внимание”, - сказал доктор.
Верн подошел к своему столу и выдвинул ящик. Оно скрипнуло, словно предупреждая. Когда он снял мешковину, Крейвен поднял бровь.
“Что это? Какой”то амулет?
“ И из чистого золота. Не просто позолоченный.”
“Это хорошая находка, Вернон. Я уверен, что это хорошо подойдет ювелиру, но вряд ли это заинтересует медицинское сообщество”.
Но Вернон мог видеть любопытство на лице доктора. Он протянул капсулу.
“Дело не в самом золоте, док. Это то, что внутри.”
***
Стая становилась беспокойной. Они не совершали убийств со времен ограбления банка Брокен-Ридж. Рассказчик не доставил им никаких хлопот, но жажда крови текла рекой через сны койотов. Гленн Амарок обладал большим самообладанием, чем его подчиненные, но он тоже боролся с инстинктом убивать, разрушать.
Им нужна была добыча.
Он смотрел на звезды в поисках Марса, но сегодня ночью облака были густыми, и он не мог найти красную планету. Даже луна была скрыта, затаившись в засаде, как и Гленн. Он сидел по-индейски на покрытом брезентом спальном
Он снял свою оленью шкуру и рубашку, и волосы на его голой груди и спине встали дыбом, как шерсть возбужденной собаки. Прошло почти пять лет с тех пор, как он в последний раз чувствовал присутствие Джаспера Терстона, и теперь, по необъяснимой причине, ветер донес запах старшего койота. Хотя и слабый, это были дразнящие миазмы. Старый наставник Гленна был мертв, но его магия была бесконечной, как космос, и такой же черной. Гленн мог чувствовать сладость этого, огромную силу зла, больше не находящуюся в рабстве. Какие бы шестерни ни удерживали колдовство Джаспера, они наконец вырвались на свободу.
До сих пор только Гленн чувствовал это. Скоро Хайрам почует это точно так же, как он, и тогда остальная часть стаи тоже почувствует это, по всей цепочке. Тогда они поняли бы цель этого тусклого путешествия. Ибо глубоко в недрах этих гор какой-то маленький городок ожидал их гнева.
Гленн поведет свою стаю на бойню.
Сердце Джаспера будет принадлежать ему.
ГЛАВА V
В СВЯЩЕННОЙ ЯМЕ сестра Мэйбл стояла на верхней ступеньке лестницы рядом с алтарем. Это была каменная и известковая гробница под часовней, доступ к которой был возможен только через скрытый коридор, извивающийся под землей. Фонари и деревянные распятия выстроились вдоль туннеля для безопасного прохода. Сама яма была украшена стальными крестами, выкованными несколькими поколениями кузнецов. Они выровняли стены и потолок ямы, служа опорами, чтобы выдержать нагрузку земли сверху. На алтаре стоял самый большой крест из всех, возвышающаяся золотая статуя распятого Спасителя.
Сестра Мэйбл вытащила гвоздь из правой руки статуи, обнажив трубу, проходившую через тело. Она поместила воронку над отверстием и посмотрела вниз на сестру Женевьеву. Молодая монахиня держала кувшин обеими руками, чрезмерно осторожная в своем благочестии. Мэйбл не могла винить ее за то, что она нервничала. В ее первую ночь в яме из-за нервов Мэйбл немного вырвало. К счастью, ей удалось проглотить это и не опозориться, осквернив такое святое место. Хотя та ночь была десятилетия назад, иногда казалось, что прошло всего несколько дней. Жизнь в служении Господу была славной, но не лишенной страданий. За все, что Бог дал, Он также просил, особенно у невест Христа.
“Подай мне кувшин”, - сказала она.
Женевьева предложила его, и Мэйбл позаботилась о том, чтобы он был сбалансирован. Она не могла позволить себе пролить ни капли. Ни одна секунда страданий не может быть напрасной, ни малейшая жертва не может быть неуважительной. Сестра Эвалена опустилась на колени перед алтарем с четками в руках, а Женевьева опустилась на колени рядом с ней, свет тысячи свечей создавал армию их теней.
Эвалена начала. “Я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни правители, ни настоящее, ни грядущее, ни силы, ни высота, ни глубина, ни что-либо другое во всем творении не смогут отделить нас от любви Божьей во Христе Иисусе, Господе нашем”.