Тринадцатый сын Сатаны
Шрифт:
Вадим в этот момент думал только об одном: хорошо, что в машине темно и никто не видит, насколько густо, до испарины на лбу, он покраснел.
— Все, эту тему закрыли, — решительно сказал Ашот. Человеку деликатному, ему стало жаль приятеля. — Давайте по домам!
— Вадьку я подброшу, — тотчас предложил Соколов. — Мы соседи.
— Ладно, подбрось, — не стал спорить Ашот. — А мы с тобой, Саня, куда?
Максимчук решил мгновенно:
— Поехали ко мне. Ты мужик холостой, тебе отчет держать не перед кем. А мне поможешь алиби обеспечить. Пожрем чего-нибудь, а то я что-то от этих треволнений проголодался… Ну а утром на работу вместе рванем. Годится?
— А почему бы и нет? — не стал спорить Ашот. — Только насчет утра ты чуток погорячился — посмотри на часы!
— Н-да, и в самом деле… К слову, о женах, — вспомнил Саша. — Что там у тебя с этой пикантной бабенкой, которую я тебе подставил?
— Я с тобой, астаглох, то есть тупоголовый, за это еще поквитаюсь, — пообещал Ашот. — Там такое творится…
Соколов выбрался из машины, наклонившись, сунул по очереди каждому руку.
— Ладно, ребята, счастливо оставаться, спасибо за помощь. Если вдруг что нужно будет, найдете меня через Вадима.
— Не понял, — мгновенно встрял Александр. — Что значит «если вдруг что нужно будет»?.. С вас двоих, а особенно с этого юного чудотворца, стол причитается!
— Договорились.
Вадим не знал, как себя вести. Вылез из машины и теперь топтался рядом, не решаясь первым протянуть руку грозному Максимчуку. Тот высунул ему лапу сам. Сжал так, что у того кости хрустнули.
— Ладно, не серчай. До встречи!
И машины разъехались в разные стороны.
Вадим — Крутицкий — Тоха
Работу Вадим проспал. Ему снились гипертрофированные картинки из виденного им ночью: то вдруг шел по коридору и не желал падать монстр-Амбал, то глядела сквозь прозрачный полиэтилен страшная мертвая женская голова, то ругался разъяренный Максимчук, то с лязгом хлопала дверь и он оставался в кромешной тьме… И телефонный звонок, бесцеремонно вторгшийся в эти видения, он поначалу воспринял лишь как часть сна, а потому и отреагировал на него не сразу.
Однако звонок никак не желал угомониться. Громко, с хрустом в челюстях, зевнув, Вострецов, не включая свет, потащился в прихожую, где на старинном комоде стоял вполне современный телефонный аппарат. Темень. Краем глаза отметил, что в доме напротив много горящих окон. Наверное, и в самом деле уже пора вставать.
— Алё…
Этот незамысловатый ответ у него плавно перешел в зевок. Опять очень громкий.
— Не разбудил?
Голос был добрым, вкрадчивым, благожелательным.
— Ага, спал еще, — не стал спорить Вадим, со сна не в силах сообразить, с кем он разговаривает. Потому счел необходимым уточнить: — А это кто?
— Хрен в пальто, — в голосе собеседника явственно прорезались нотки тщетно сдерживаемого бешенства. — Ты на часы посмотри!
— Щас…
Это был Индикатор. И если этот всегда сдержанный человек так разговаривает…
Часы показывали десятый час. А рабочий день с восьми-тридцати! Что значит бессонная ночь!
— Простите, Сергей, — заторопился Вадим. — Я сейчас… Просто лег около пяти…
— Ты лучше ложись возле одной, — съязвил известной шуткой начальник. — Срочно ко мне. Тебя шеф вызывает…
В трубке запульсировали гудки отбоя.
Звонок сбил Вадима с толку. Да, бывало, что он и раньше опаздывал на работу. Ну выскажется Индикатор по этому поводу, что-то про «папенькиных сынков», а то и просто вздохнет безнадежно, что, мол, с тебя возьмешь… Ладно, можно еще понять, что он позвонил домой — в конце концов, может, задание какое-нибудь срочное образовалось или просто вспылил, не увидев подчиненного вовремя на рабочем месте… Но зачем он понадобился Крутицкому?.. Может, в конторе уже стало известно о его участии в ночной акции?
Заранее терзаемый предчувствием неприятностей, Вадим только торопливо побрился и, даже не выпив чашки кофе, поплелся на работу. Благо, ему даже удобнее добираться наземным транспортом, где можно, пробравшись на задней площадке в уголок, стоять у окна и, глядя на город в поздних декабрьских утренних сумерках, размышлять о своих горестях.
Почему-то вдруг вспомнились прочитанное им недавно стихотворение поэта Вадима Маркушина, которое так и называется — «Декабрьский рассвет». Уж очень оно нынче на душу ложится…
Ленив рассвет при диктатуре ночи.Кровь холодит промозглая погода.С постели встать едва хватает мочи…Угрюмое, смурное время года.Оно, как в зеркале, на сонных лицах —Живых штрихах московского пейзажа.Ему покорны умницы, тупицы,Непьющие и пьяницы со стажем.Течет народ в едином устремленьиУткнувшись носом в свежую газету.Вдруг оживится в легком удивленьиИли в презреньи к явному навету.…Меж тем в деньской судьбе неотвратимойНастанет время полного рассвета,И жизнь покажется вполне терпимой,И в этом уже добрая примета.Хорошо настроение передано. Вот только насчет доброй приметы…
Не больно-то верил сейчас Вадим, что нынешний рассвет и в самом деле принесет ему что-то доброе.
Поддался вчера порыву — теперь неведомо, как ситуация будет развиваться дальше.
И тут же вспомнилась найденная голова Анны. Его опять, как в тот момент, когда он ее только увидел, судорожно передернуло. Он, Вадим, ее даже не узнал сначала, настолько лицо девушки было искажено гримасой боли и ужаса… Нет, хотя бы уже для того, чтобы видеть падающее, изрешеченное пулями, тело Амбала, нужно было все это сделать! Нужно было! Вадим в этом был убежден. Он не был убежден в другом: сумеет ли убедить в своей правоте Индикатора и его руководство. Да и вообще: в какой степени и что им можно рассказывать?.. Володька-Волосок вчера все представил, конечно, красиво и убедительно. Да только он не знает, каково стоять и ежиться под черными проницательными и непроницаемыми глазами Ингибарова.
Ладно, привычно подумал Вадим, может и в самом деле все как-нибудь само собой разрешится.
…Наверное, Вострецов здорово удивился бы, если бы узнал, что о том же, чтобы все само собой рассосалось, сейчас мечтает и Игорь Дмитриевич. Потому что сегодня ночью ему тоже не довелось выспаться, правда, по причине совершенно иной, чем Вадиму.
Его тоже поднял из постели звонок. И снова звонил Антон-Антишок.
— Слушай, старик, — тот был явно взволнован. — У меня для тебя есть информация совершенно уникальная. Так сказать, эксклюзив.