Триптих. Одиночество в Сети
Шрифт:
— Как это не знаешь? Не знаешь, когда родилась твоя мать?
— Она сама этого точно не знает, — раздраженно бросил Джим.
Ким широко распахнула глаза. Она взяла левую руку Джима, лежавшую на ее трусиках, поднесла ее к губам. Нежно поцеловала и прошептала:
— Расскажи ему о своей матери.
Джим вырвал руку. Достал сигарету, прикурил и глубоко затянулся. Потом вскочил и, не произнеся ни слова, ушел.
— Я вовсе не хотел его обидеть, — сказал Якуб Ким.
— Ты его и не обидел. Просто ты спросил его о том, что он хотел бы забыть. И притворяется, будто забыл. Предо мной тоже. А я перед ним притворяюсь, будто забыла. Но ты новенький и не знаешь правил игры. Не беспокойся, скоро он вернется. Сейчас он, наверно, заправляет
Несколько минут они сидели молча, глядя на мутную зеленую воду Миссисипи. И вдруг услышали голос Джима. Он стоял над ними, опершись на релинг. В правой руке он держал початую бутылку красного вина.
— Я хотел купить виски, но у бармена на этой калоше лицензия только на торговлю пивом и вином, — сообщил он. — Так вот, Якуб, я вернулся, чтобы рассказать тебе короткую интимную историю Соединенных Штатов. Слушай внимательно, потому что этого ты не прочтешь ни в одной книжке в этой изовравшейся стране.
В июне тысяча девятьсот тридцать четвертого года хозяин самой крупной типографии в шикарном вашингтонском районе Джорджтаун спросил своего единственного, тогда уже сорокапятилетнего сына, почему у того до сих пор нет детей. Задавший этот вопрос был владельцем настоящей типографской империи и очень беспокоился о наследниках, тем более что собственного сына считал самой большой неудачей своей жизни. И на то у него были все основания. Сын не закончил ни одной школы, хотя начинал учиться поочередно в четырнадцати разных заведениях, не считая краткого пребывания в интернате в Швейцарии, из которого был исключен уже через три недели.
Уже почти двадцать лет он не делал ничего, что можно было бы назвать полезным; единственное, что его интересовало, — это гольф и женщины. Именно в такой очередности. Он исходил из того, что гольф и секс имеют много общего. И там и там не нужно быть слишком сильным, чтобы получать удовольствие.
В возрасте тридцати девяти лет сын, покорившись воле отца, женился на дочери высокопоставленного чиновника Государственного департамента. Чиновник этот, обеспокоенный тем, что его единственная дочь до сих пор не замужем, гарантировал «словом чести», но для верности еще и отдельным договором, что в случае, если этот брак состоится, все, что надо печатать Белому дому, будет печататься в типографии его будущего зятя.
Надо полагать, Якуб, ты представляешь, сколько всего надо печатать Белому дому и какими деньгами это пахнет. Тем паче что Президентом тогда был некто Франклин Делано Рузвельт. Настоящий американский президент, связанный с политиками, которые проводили отпуск на Сицилии, консультирующийся перед тем, как принять любое важное решение, у астрологов, главный мужчина в жизни минимум трех женщин — одновременно двух любовниц и одной пользующейся безукоризненной репутацией жены. Постоянно пребывавший под мухой после тех восьми или десяти мартини, которые он выпивал за день. И несмотря на то что Рузвельт курил сигарету за сигаретой, он славился безумно эротическим голосом, которым завоевывал даже не понимающих ни слова по-английски мексиканских служанок из южных штатов. Кроме того, он был президентом, который желал все держать под контролем, что привело к невиданному до того росту бюрократии.
Надо думать, Якуб, ты понимаешь, что для хозяина типографии нет ничего лучше, чем хорошо функционирующая бюрократия.
Дочка предусмотрительного и коррумпированного чиновника госдепа была девушка послушная, умная, полная душевного тепла, впечатлительная и интеллигентная. Она декламировала по памяти стихи Эдгара По, читала труды немецких и французских философов и играла на фортепьяно. Но красотой отнюдь не отличалась.
Кроме того, она была хромой. От рождения.
Сын владельца типографии никогда не вожделел к ней и переспал с нею один-единственный раз.
Произошло это через три года после свадьбы. Он был тогда невменяемо пьян после приема по случаю дня рождения тестя. Для нее же это было впервые, и она запомнила пронзительную боль в районе заднего прохода, а также как она ударялась головой о ножку кровати, под которой ей не удалось спрятаться, и отвратительную вонь его мочи, проникшую даже в ее кожаный протез и еще долгие месяцы напоминавшую ей про неописуемую боль и унижение, которые она испытала в тот вечер.
Мало того что она осталась девственницей, по крайней мере биологически, он еще заразил ее сифилисом.
С того дня они больше никогда не ездили вместе на приемы, а кроме того, стало ясно, что детей у них не будет. А будет тебе известно, что Флори и Чейн [17] стали лечить пенициллином венерических больных только после тысяча девятьсот сорок третьего года. Впрочем, тебе ведь это известно, не правда ли? — спросил Джим у Якуба и, не дожидаясь ответа, продолжал свой рассказ: — Но отец безумно желал внука, а сын безумно боялся, что его лишат наследства. И он поклялся отцу, что сделает все, чтобы обеспечить себе потомка. Посему он отказался от всех запланированных на каникулы турниров по гольфу и на пароходе вместе со своей хромоногой супругой отправился из Филадельфии на Гренаду. Гренаду он выбрал не потому, что она сильно отличалась от других вест-индских островов, на которых он играл в гольф, а потому что администратор территории вокруг Гренвилла, второго по величине города на этом острове, был сыном английского поставщика бумаги для их типографии. Гренада, кроме неповторимо прекрасных пляжей, дешевого рома и невообразимой нищеты, славилась также своими исключительно либеральными законами в части усыновления. В деревнях вокруг Гренвилла можно было усыновить ребенка без особых формальностей. Достаточно было говорить по-английски, быть белым и заплатить от трехсот до восьмисот долларов, в зависимости от уровня бедности семьи, предлагающей младенца для усыновления, а также от степени белизны его кожи. Разумеется, чем кожа была белее, тем платить приходилось дороже.
17
Чейн Эрнст Борис (1906–1979) — английский биохимик, выделил в чистом виде пенициллин и совместно с английским ученым Флори Хоурдом Уолтером (1898–1968) исследовал его терапевтические свойства и впервые применил с лечебной целью.
Девочки же всегда были дешевы вне зависимости от оттенка кожи и шли по триста долларов.
Единственная проблема была связана с официальным получением права на вывоз ребенка за пределы острова, но именно эту проблему разрешил сын поставщика бумаги, заодно обеспечив отцу заказы на поставку самое малое на ближайшие пять лет.
Ким, милая, не могла бы ты сходить на нос в бар? Ты же знаешь эту историю. Видишь, у меня кончилось вино. — И Джим продемонстрировал ей пустую бутылку. — Когда ты вернешься, уже будет эпилог.
Ким встала, грустно взглянула на Джима, поправила волосы и ушла. А Джим продолжил:
— Было предложено усыновить близнецов Хуана и Хуаниту Альварес-Варгас. Седьмого и восьмого ребенка служанки администратора региона Гренвилл. Предложение было просто очень удачным, так как все знали, хотя вслух об этом не говорилось, что отцом близнецов вовсе не был отец остальных шестерых детишек. Он не мог им быть, поскольку уже два года сидел в тюрьме Сент-Джорджеса, столицы острова. Отцом был некий очень белокожий шотландец, который по приглашению администратора провел короткий отпуск в Гренвилле. Шотландец с имперскими замашками — Гренада до тысяча девятьсот семьдесят четвертого года была британской колонией — считал, что может не только пить ром из подвалов хозяина, но и свободно пользоваться его прислугой. В том-то и была причина этой удачной оказии. Детишки были исключительно белые и обладали правильными имперскими генами.