Триста миллионов лет спустя
Шрифт:
Бахарев трет ладонью экваториальную часть «глобуса». И, словно в доказательство его слов, на блестящем металле обнажается чуть приметная полоска, опоясывающая весь шар. В ту же секунду из северного полюса шара выскакивает чуть заметный стерженек, Бахарев, оглядев присутствующих восторженным взглядом, надавливает его. Стерженек проваливается, но на южном полюса выскакивает второй.
Президент кивает оператору, и тот начинает снимать Бахарева. Теперь все, затаив дыхание, наблюдают за стариком. Бахарев надавливает второй стерженек, торчащий
– Пожалуйста!
– в сердцах восклицает Бахарев.
У него в руках предмет, выпавший из недр «глобуса».
– А шарик просто открывался!
– смеется «тектонист».
Вокруг Бахарева сгрудились все.
Профессор показывает присутствующим черный блестящий предмет. Он похож на короткоствольный пистолет, фотоаппарат или миниатюрную кинокамеру.
– Что это, Алексей Павлович?
– спрашивает Градов, не спуская завороженного взгляда с загадочного предмета.
Забродин стоит словно в столбняке, ошеломленный происшедшим. Сквозь толпу проталкивается Лешка.
– Пустите… пустите поглядеть! Это я шарик нашел, я!
– приговаривает он.
Бахарев между тем протягивает загадочный предмет Градову:
– По вашей части, Иван Митрофаныч: электроника, автоматика, телемеханика.
Градов трепетными руками тянется к загадочному предмету. …И вновь вереница машин мчится по вечерним улицам города.
Градов не выпускает из рук вещи, извлеченной из шара.
– Вы оставьте меня на часик одного. Я не могу работать, когда стоят у меня над головой, когда заглядывают мне через плечо. Я пойму, что это такое. Обязательно пойму! Как профессор Бахарев, - просит Градов.
– Непременно поймете, Иван Митрофаныч, - ободряет президент.
– Гости не собирались удивлять нас чудесами и фокусами, - говорит Бахарев.
– Они отправили нам серьезное и дружественное послание. И мы должны понять его, должны!
– Вам кажется, что вы поняли ход мысли существ другого мира?
– спрашивает Забродин.
– Мысль везде развивается по одним законам, - отвечает Бахарев.
– Чистая случайность, Алексей Павлович, - уговаривает скорее себя, чем Бахарева, Забродин.
– Вы угадали, но не поняли. Не поняли!
…Холл одного из институтов. Мягкие кресла и диваны. Журналы и газеты на столах. На стендах - снимки и макеты «спутников» и высотных ракет.
Разбившись на отдельные группы, ученые ждут, поглядывая время от времени на дверь, за которой работает Градов.
То и дело пробегают сутулые, очкастые и застенчивые помощники Градова, Они пробегают с какими-то приборами, электроннолучевыми трубками, блоками высокочастотных устройств…
Алимкулов подсаживается к Лешке.
– Почему не видно товарища Сармулатова?
– Спит, наверно.
– Спит?!.
– Он работал сегодня в утреннюю смену, - пожимает плечами Лешка.
Забродин не может
Бахарев, президент и «тектонист» склоняются над снимками «глобуса».
– Шар, который мы нашли, не единственный, - говорит «тектонист».
– Посмотрите, на «глобусе» светятся звездочки. Очевидно, это места, куда положены остальные шары.
– Их клали в болото, - добавляет Бахарев.
– Теперь там каменный уголь. А мы, возможно, даже не знаем об этих залежах…
Подходит Забродин.
– Алексей Павлович, - говорит он, - я ведь никогда не отрицал существования жизни на других планетах.
– Разве?
– беззлобно улыбается Бахарев.
– Я возражал против вашей методики. Я возражал против сравнения жизни Марса и Венеры с жизнью Земли. Я считаю, что на других планетах формы жизни могут быть совершенно невероятными с нашей земной точки зрения. Природа неисчерпаема!
– Природа творит не «шаляй-валяй», а по законам, общим для всех небесных тел. Вот эти общие законы вы и не хотите понять!
– отвечает Бахарев.
– Но по-вашему получается, что где-нибудь на Марсе сейчас точно такой же Забродин разговаривает о жизни на других планетах с точно таким же профессором Бахаревым. Тоска смертная - везде одно и то же!
– Никогда и ничего подобного я не говорил!
– вспылил Бахарев.
– Я всегда утверждал, что даже по цвету растения Венеры и Марса отличаются от земных. На Марсе они голубые и синие, а на Венере красные и оранжевые. Жизнь творит вполне определенные формы при определенных условиях. И вот законы, по которым она это делает, мы можем изучать, не сходя с земного шара. Впрочем, это уже из области биологии, которой вы не знаете, хотя пятнадцать лет спорите со мной о жизни на других планетах!
– Я астроном, а не биолог… И все же я утверждаю: нам не понять устройства и назначения вещицы, над которой бьется сейчас Градов, - без всякой видимой логики азартно говорит Забродин.
Мажид, серый от усталости, входит неслышно и незаметно. Он тихонько подсаживается к Лешке, и тот радостно хлопает его по спине:
– Одумался, чудак человек?
– Интересно, понимаешь… Не мог дома сидеть. Спать не мог, - признается Мажид, смущенно улыбнувшись.
В эту минуту вдруг входит, почти врывается сияющий Градов.
– Прошу ко мне, товарищи!
– кричит он, распахивая дверь.
– Ко мне! Товарищи, ко мне!..
Просторный стол, накрытый стеклом. В стекле отражаются детали загадочной вещи, которая теперь разобрана. Настоящие радиолюбители поняли бы при взгляде на эти детали, сколько радости доставило Градову разгадывание схемы приборчика.
– В принципе никаких неожиданностей: нечто вроде печатной схемы, полупроводниковые диоды и триоды… - начинает Градов.
– И вы поняли назначение и устройство прибора?!
– недоверчиво спрашивает Забродин, избегая лукавых взглядов Бахарева.