Триста миллионов лет спустя
Шрифт:
– Они мечтают и пишут, а мы шарик нашли, - снисходительно улыбается он.
– В общем… старик скоро приедет. Совещание кончилось… За меня похлопочи: мол, шарик вместе искали…
Лешка вздергивает рукав и, поглядев на большие новые часы, озабоченно крутит головой:
– Опаздываю. Это точно, опаздываю!
– Ты постой, ты куда Лешка?
– удивляется Мажид.
– Понимаешь, какое дело… Мне еще надо две беседы о жизни на других планетах провести да статейку для одной газеты написать. А тут машина попутная подвернулась. Ну… адью, старик,
– И он шагает по тропинке от дома.
– Зачем уходишь, Лешка?
– догнав его и схватив за плечо, сердито спрашивает Мажид.
– Опаздываю, понимаешь?
– опять высоко вздернув рукав и показывая новые часы, отвечает Лешка.
– «Пионерская правда» требует. Я им говорю: «Мы вдвоем шарик нашли», - а они ко мне пристают. Мне раже обидно за тебя. Я даже удивляюсь.
– Лететь раздумал?
– Думаешь, я болтовни всяких паникеров испугался?
– обижается Лешка.
– Какой болтовни?
– Ну, слух пускают, что ракета с Венеры не вернется: горючего, мол, не хватит на обратную дорогу…
Может быть, для того Лешка и стал носить темные очки, чтобы не видно было, как порой жалки бывают его глаза. Но Мажид все понял.
– А! Иди!
– толкает он Лешку.
– Лекцию читать иди. В газету писать иди! Бегать иди!.. Хвастун!
И Лешка идет…
А Мажид возвращается к дому Бахарева и садится на ступеньку.
Он дождался старого профессора, и между ними произошел разговор, который перевернул дальнейшую жизнь Мажида.
Кабинет профессора. Полный радостного оживления и энергии профессор говорит Мажиду:
– Уверяю вас, голубчик! Высоко ценю вашу самоотверженную решимость, но… никто из людей не собирается лететь на Венеру!
– Согласен остаться на Венере. Для науки согласен!
– упрямо твердит Мажид.
Бахарев порывисто обнимает его:
– Мой дорогой, даю вам слово… слово очень старого человека, слово аксакала: никто из людей не собирается лететь на Венеру!
Мажид потупился и идет к двери. Но прежде чем открыть ее, он делает последнюю попытку уговорить профессора.
– Не всякий человек имеет право лететь. Кто больше всех думал, больше всех хотел, больше всех сделал - такой человек достоин. Но я не прошу - я просто говорю, что хочу лететь. Ведь если я сам не скажу, кто об этом догадается? Вот я и говорю, чтобы вы знали. Запишите там где-нибудь, что Мажид Сармулатов хочет лететь!
И Бахарев возвращает Мажида, сажает его в кресло и сам садится напротив.
– Шарик душу разбередил? За живое задел?
– Спать не могу! Работать не могу! Жить не могу!
– с глубоким волнением отвечает Мажид - Другой тропой идти надо!
– Дорогой мой юноша, это прекрасно, когда рабочий человек решает идти в науку, но ведь придется все начинать сначала и учиться. В три смены учиться!
– Никакой работы я не боюсь!
– Хорошо!
– встает Бахарев.
– Я помогу вам.
– Рахмет!
– благодарно хватает Мажид руку Бахарева.
– Кой рахмет! Большое спасибо!..
Мы
Вращаются бобины диктофона, тянется лента… Сидит, облокотившись на стол, старый профессор.
– И, конечно, это должен сделать Мажид! Только он… - бормочет Бахарев.
Выключив диктофон, он подходит к двери и кричит:
– Все, воспоминания окончены! Наступил сегодняшний день! Мажид!.. Позовите Мажида! Скорее!
С особой подставки в углу кабинета Бахарев берет шар - находку шахтеров - и нетерпеливо оглядывается на дверь… Входит Дарья Матвеевна.
– Где Мажид? Позвать немедленно!
– требует Бахарев.
– Он улетел на ЦСУ за очередной партией материалов, - отвечает Дарья Матвеевна.
– Ну да, ну да!
– досадливо машет рукой Бахарев и смотрит на стену, где висит фотография Венеры.
Фотография Венеры «оживает».
Мажид, словно зачарованный, смотрит на большой экран ЦСУ. Помещение ЦСУ содрогается от шумов, тресков, то беспорядочных и обрывистых, то монотонных и гулких.
Лицо Забродина - измученное и растерянное.
– Только эти звуки?
– мрачно спрашивает он.
– Да, - отвечает Градов.
– По всему диапазону?
– По всему диапазону!
– неприязненно отвечает Градов и, все больше и больше раздражаясь, продолжает: - Только отголоски магнитных бурь. Вот они!
Поворачивается ручка настройки, и возникает мощное шипение, которое «волнами» то наполняет все ЦСУ, то отступает от него.
– Только отголоски самых обыкновенных гроз. Гроз по всей Венере. Двести ударов в одну секунду!
– продолжает Градов.
Он еще поворачивает ручку настройки, и из репродуктора вырывается бесконечная и беспорядочная очередь коротких сухих тресков разной силы.
Венера занимает весь экран. Она видна вся целиком. Ночная ее половина бледно светится пепельным светом, и над полюсами ее колышутся величественно «сполохи» - полярные сияния. На дневной половине плывут в мутном хаосе серебристо-желтые массивы. Ниже их в мутной глубине плывут другие желтые пыльные пятна. И где-то совсем на дне хаоса еще угадываются неподвижные темные и оранжевые образования - участки загадочной поверхности планеты. Слышен голос Градова:
– А вот то, что Алексей Павлович Бахарев считает излучением растительности Венеры…
Теперь ЦСУ во власти звуков совершенно нового тембра: растения Венеры «выбрасывают» в пространство избыток тепла, вредный для их жизни.
– И ничего другого приемники ракеты не принимают, - заключает Градов, щелкая ручкой переключателя.
– Иван Митрофаныч, дорогой, что же вы нервничаете?
– примирительно спрашивает Забродин, поднимая на инженера усталые, измученные глаза.
– Я не знаю, Федор Платоныч, каких радиопередач с Венеры вы ожидаете, - поворачивается к нему Градов.
– Мы напрасно тратим остатки горючего на их поиски, в то время когда нам необходимо искать место для посадки ракеты. Осталось пять суток!