Тристан и Женевьева (Среди роз)
Шрифт:
Место ей показалось достаточно удобным, чтобы остановиться здесь на ночь. Она расположилась не слишком близко к воде, опасаясь змей, но и не слишком далеко от нее, чтобы утром, перед тем как отправиться в путь, была возможность напиться и вымыть лицо.
Женевьева прислонилась к большому пню. Отчаянно хотелось есть. «Ах, какой ароматный и мягкий хлеб печет Грисвальд, какие он поджаривает бифштексы, а пирожки с почками!.. Стоп, – предупредила себя Женевьева. – Со мной все в порядке, еще сравнительно неплохо устроилась! И вполне могу провести эту ночь в лесу, еще одну ужасную
«Разве это хуже смерти?» – с горькой усмешкой спросила себя Женевьева и тяжело вздохнула. Горькие мысли одолевали ее. Ах, если бы она могла вернуться! Вернуться в дом, где ее ждет отец и Аксель, где все по-прежнему мирно и спокойно! Но странное дело, образ того человека, от которого она так стремилась убежать, каким-то образом соединился в ее голове с воспоминаниями об ушедших навсегда близких и любимых людях, память о которых останется в ее душе на всю жизнь.
Где-то поблизости раздался треск сломавшегося сучка. Женевьева сразу же насторожилась, приподнялась и осмотрелась вокруг, готовая закричать.
«Как глупо, – подумала она с замирающим сердцем. – Если это волк, то ей нечего надеяться на то, чтобы отпугнуть его своим криком, если же это человек…» Может быть, какой-нибудь отшельник или охотник… А если это разбойник? Хотя какое это имеет значение… Она не могла позволить себе кому-то доверять в лесу. Женевьева закрыла глаза и судорожно сглотнула. Если каждый грязный бродяга может сделать с ней то же, что сделал Тристан, то ее жизнь и вправду не представляет большой ценности.
Она задержала дыхание, и долгое время больше ничего не слышала.
Но вот снова хрустнула ветка, теперь уже значительно ближе. От страха сердце подскочило почти к самому горлу. Женевьева судорожно начала ощупывать землю вокруг себя, нашарила тяжелую толстую палку и схватила ее. Другой рукой она пошарила в кармане и вытащила свой маленький кинжал.
«Если это волк, то, вероятно, очень крупный, – мрачно подумала она, – но ведь волки трусливы, разве отец не говорил ей об этом? Обычно они охотятся стаями и предпочитают небольших животных. Но может быть для большого волка она как раз и есть маленькая зверюшка?»
Внезапно, почти прямо над головой у Женевьевы раздался ужасный совиный крик и девушка тут же сама ужасно заорала и вскочила на ноги, дико размахивая руками, при этом больно ударила себя палкой, все еще зажатой в кулаке.
«Это еще хорошо, – сказала себе Женевьева, – ведь могло быть и хуже, она вполне могла порезаться своим ножом!»
– Чертова сова! – выругалась она.
В ответ ей послышался негромкий смех. Женевьева тут же обернулась и пристально всмотрелась в густую тьму леса. Ничего. Ничего, кроме шума ветра в ветвях деревьев и беспорядочного постукивания, голых сучьев друг о друга.
Она снова села и обхватила руками колени. «Нужно успокоиться и хоть немного поспать», – уговаривала она себя, но отдохнуть в эту ночь ей так и не удалось. Она начинала было дремать, но ночь была полна пугающих звуков, и она снова и снова пробуждалась от мучительного страха.
Наконец, наступило утро и принесло с собою свет.
Женевьева издала долгий вздох облегчения, ибо вместе со светом к ней вернулась смелость. Она потянулась, выгнула спину и осмотрелась вокруг. Нигде никого не было. Женевьева посмотрела вверх и улыбнулась солнцу, пробивавшемуся сквозь кроны деревьев. Золотистые лучи играли, отражаясь от поверхности воды, становилось заметно теплее. Женевьева отложила палку и кинжал, сбросила плащ и побежала к ручью.
Вода была холодной и бодрящей. Девушка снова оглянулась, ощущая на себе чей-то пристальный взгляд, но никого не увидела. Со всех сторон ее обступали деревья.
Она с усилием стянула с себя платье через голову и швырнула его на землю, затем, поколебавшись, сбросила и сорочку. Когда она выйдет из воды, ей не будет холодно, и одежда останется сухой. Не раздумывая, Женевьева вошла в воду, невольный радостный крик вырвался у нее, она даже рассмеялась от полноты чувств. Вода приятным холодком щекотала кожу, омывала натруженные ноги, принося им облегчение, Женевьева подобрала волосы в пучок, чтобы не намочить их и присела, жалея только о том, что у нее нет мыла.
Наконец, вволю накупавшись, она встала и, повернулась, чтобы выйти на берег, купание освежило ее, и, ощутив заметный прилив сил, беглянка воспрянула духом. Она была готова продолжить путь, скоро, очень скоро она придет к месту назначения, скоро…
Женевьева застыла на месте и вскрикнула. Потрясение было таким сильным, что она совершенно забыла о своей наготе. Прямо перед ней, удобно прислонившись спиной к стволу дерева, расположился Тристан, лениво строгавший какую-то палочку. Позади мирно пасся его конь. Граф поднял на нее взгляд и улыбнулся, но улыбка получилась холодной, и неприветливой, глаза его оставались серьезными.
– Доброе утро! – сказал он. – Вам хорошо спалось, миледи? Неплохое место для отдыха и купания, не правда ли?
Женевьева терялась в догадках. «Как он мог оказаться здесь? Как он нашел ее? Ведь это же невозможно!» Она впала в отчаяние, ее сердце готово было выскочить из груди.
Тристан отбросил палочку в сторону, встал и отвесил ей легкий поклон, затем снова опустился на землю, и Женевьева в следующее мгновение заметила небольшой костерок, на котором уже стояла какая-то посудина, в которой, очевидно, что-то варилось.
Да, он был значительно лучше подготовлен, нежели Женевьева, все еще стоявшая перед ним, в чем мать родила и не сводившая с него настороженного взгляда.
Тристан снова посмотрел на нее, и она подумала, что его приветствие было самой большой ложью, которую ей только доводилось слышать. Выражение его лица ясно давало понять, что он был бы не прочь придушить ее на месте.
«Господи!» – Женевьева никогда не могла соображать достаточно быстро в его присутствии, ей совсем не пришло в голову, что если она переберется через ручей, сейчас, как была, то на том берегу ручья она останется абсолютно без всего, даже без сорочки. Единственное, что мелькнула у нее в голове, так это то, что Тристан, возможно, не умеет плавать. Ведь тогда, во время их путешествия из Лондона, он воспользовался плотом, а не бросился за ней вплавь. Это было довольно логично.