Триумф еретиков
Шрифт:
Не требуется! – оборвал его объяснения о причинах опоздания к отходу – брачную ситуацию – кадровик, едва открыв трудовую книжку на злосчастной странице. Между прочим, Сергей остался уверен, что, не опоздай он к отходу, брак у них с Ленкой обязательно бы состоялся, так же, как и то, что опоздал он из-за нее, что соответствовало действительности.
Как так не требуется? На щите у вас написано: «требуются!» – возразил Сергей, вываливая на стол документы. – Вот посмотрите, это свидетельства и удостоверения!
Убери. Прогульщики не требуются, – без интонации, спокойно ответил кадровик и блеснул
Это был конец! Больше идти некуда. «Одна шайка!» – заколотило Сергея.
– У вас когда день рождения? Я вам томик Маяковского подарю! – зашипел Сергей, еле сдерживаясь, и перегнулся через стол так, что оказался глаза в глаза с этими неестественно увеличенными, старческими, бледно-водянистыми органами зрения.
Не требуется, – отпрянул кадровик, привычно потянув носом: трезв? – Поэтов не читаем. – Кадровик уже крутил диск телефона, вызывая на подмогу своих инспекторов, он уже был битым…
А что ты читаешь? Одни трудовые книжки? Книголюб-оригинал! Вот если бы Владимира Владимировича ты почитал, как он ваше черное племя бюрократов и перестраховщиков разделывал! Окопался, паук! – Сергей перешел на крик, терять уже больше было нечего.
А вот я тебе сейчас сделаю за «бюрократа», я тебя сейчас сдам в спецприемник, бродяга! – Кадровика трясло. Он уже привык к тому, что люди в его кабинете ведут себя, как во храме! А этот…
Это тебя, гада, сажать нужно за то, что бичей плодишь и все тебе до фени! Что там – курорт в океане, на рыбе год сидеть, что ты не пускаешь меня туда? Я куда прошусь? Гулять? Да ты мне руку должен пожать и до трапа проводить за то, что я добровольно лишаю себя земных радостей, иду в вашу сучью систему, где все нельзя, где импотентом и придурком стать можно из-за таких вот ублюдков, как ты! Понял? – Сергей вышел из кабинета и так хлопнул дверью, что очередь, трусовато расступившись, сочувственно посмотрела ему вслед.
В привокзальном буфете Сергей перекусил, жидкий чай выплеснул вон, стакан сунул в карман. За пазухой, прижатая полой куртки, ждала своего часа большая бутылка портвейна. Ему хотелось успокоиться и уйти от назойливой и мрачной картины будущего, накарканной кадровиком. «Козел! Сам катись на стройку! Я – матрос первого класса…» – продолжал он мысленно спор с кадровиком.
Сергей сел в ночной поезд на Владивосток. Найдя полупустой вагон, он забился в угол, ожидая отправления, чтобы начать «успокоительное». Выглянул в окно. На перроне, кутаясь от пронизывающего ветра с моря, прощались редкие пассажиры. Его внимание привлекли трое парней, они были явно навеселе. По всему, двое провожают третьего своего приятеля, усатого, бородатого, с хорошим русским лицом Добрыни Никитича.
Через минуту после отправления Добрыня закачался напротив его купе и «обнюхал» Сергея взглядом: «Свой?» Он еще не остыл от проводов и нуждался в обществе.
Пар-роходский? – спросил он, с трудом выговаривая букву «р». Не дожидая ответа, он сделал вывод и бросил на сиденье дипломат. Затем стянул с себя кожаное пальто, повесил на крючок и тяжело плюхнулся к столику.
Пах-хородский? – не унимался он, путая буквы в столь трудном слове.
Свои… – буркнул Сергей без особой радости: ни врать, ни тем более говорить правду человеку, витающему сейчас вдали от грешной земли, ему не хотелось. – Не желаешь? – Сергей вытащил из-за спины уже раскупоренную бутылку и стакан.
Ну ты и молодец! – восхитился Добрыня. – А я сейчас взял в ресторации коньяк на дорожку, да вон друзья отняли, понимаешь. «Хватит тебе, говорят, ты уже и так по летнюю грузовую марку сидишь!»
Пей, не держи посуду. – Сергей подал ему наполненный до краев стакан.
Так ты же не сказал, как тебя зовут?! – Добрыня просительно смотрел на Сергея, не смея прикоснуться к чужому вину, не познакомившись с благодетелем. – Меня Виктор зови, Пилькин, второй помощник, ревизор, значит. А ты где?
Толян меня зовут, понял? Анатолий, – нехотя, не отдавая себе отчета зачем, солгал Сергей. На фоне собственных неурядиц его раздражали лучистое благополучие и довольство этим прекрасным миром, исходившие от добродушной физиономии Виктора.
– Угу, – успокоился Виктор и зацедил из стакана, проливая под качку вино себе на майку с надписью через грудь по-английски: «Сингапур»,
Допили вино. Виктор сник на глазах. Его убаюкали ритмически равномерное качание вагона и однообразный перестук колес, напоминающий обрывок какой-то повторяющейся фразы.
– Будь другом, – вскинулся он, – сходи к проводнице, попроси постель. А то я уже – тяжелый. И себе – заодно. – Он вытащил из внутреннего кармана пальто едва распечатанную пачку пятирублевок, с трудом выловил из нее одну купюру и подал ее Сергею.
Поколебавшись, Сергей взял деньги и вышел из купе.
«Пятерку кинул. Добрый. А кому это он «на чай» бросил: мне или ей? Или нам с ней, на двоих? – Сергей вышел в тамбур и закурил. В другое бы время ничего страшного: попросил человек уважить, не идти же ему на четвереньках… Ну, дал деньги, какие попались. Можно сдачу принести… Но сейчас, когда он был в отчаянии, всякий жест бил по самолюбию и унижал…
Раздражали и присутствие этого, со всех сторон благополучного, Виктора Пилькина, и его кураж с дружками, и купеческий вид, и жест с мятым пятериком…
«Уйти от него в другой вагон? Подумает – пятерик хотел зажать. Пятьсот я бы еще зажал на время, с отдачей…» И тут он почувствовал, что у него зреет одно решение. Оно зародилось непроизвольно, само…
«А что если… занять у него пару сотен. Без спросу. Когда уснет. Добром-то он не даст первому встречному. И сойти с поезда. А потом выслать ему деньги прямо на судно: прости, мол, были критические обстоятельства. Благодарю. Ведь шиковал он сейчас поди в ресторане. Официантке небось дал себя обсчитать за то, что позволила мацнуть за крутое бедро. Коньяк, говорит, дружкам оставил. И всех при этом еще благодарил… Потому что для него деньги – тьфу! Нет сегодня – будут завтра. У него есть главное: работа и дом, где его ждут. А мне нужно только на билет да гостинец матери купить. Не с пустыми же руками на порог явиться после того, как еще недавно были в кармане такие тысячи, что этому пароходскому гусю столько на весь экипаж не выдавали! Рискну! Иначе зачем тогда назвался чужим именем? Судьба два раза подряд не улыбается.