Триумф еретиков
Шрифт:
Кто сыграл роль Лукавого – кадровик? Ленка? деньги? случай? – он не понял, но искушение оказаться дома через пару деньков было так велико, то чтобы избавиться от него оставался лишь один путь – поддаться ему!
Что он и сделал!
Начало конца
Сергей вернулся в свое купе, когда поезд стал тормозить, подъезжая к станции. Виктор булькал горлом в тяжелом сне, лежа на спи-не, в неестественной позе, не дождавшись постели.
Сергей привалился плечом на чужое пальто, где лежали деньги… Не в силах запустить
– Положи на место, шкура!
Вдруг воцарилась тишина – поезд стоял. Послышались голоса людей, входящих в вагон, шумные и нетерпеливые.
«Сейчас сюда войдут: и тогда – все… Скорее! Скорее! Или послезавтра я – дома, или спецприемник, привезут с позором…» – не думая об этом заранее, он схватил пальто с деньгами.
От прилива азартной храбрости схватил еше и «дипломат» и выскочил из купе.
А через минуту он шагал по темному полустанку и неотрывно смотрел вслед удаляющейся цепочке огней поезда.
Рождественская быль
Фрагмент из повести «Окурки
В детстве у меня не было детства.
В один из рождественских дней 1942 года в оккупированном Таганроге восьмилетнего беспризорного Антошку на улице Карантинная, где квартировали немецкие летчики, подозвал к себе обер-лейтенант по имени Вальтер. Это было не в первый раз, Антон его знал.
Вальтер был, как обычно, слегка навеселе и сентиментально настроен: достал из нагрудного кармана фотоснимок двоих своих детей и стал объяснять, что сын егоВилли такого же возраста, как и Антон, а девочкаЭльза на два года младше и что он их давно не видел и по всему, так склинипепадывается, что вообще вряд ли увидит. Летает он на Сталинград. А там сейчас – «комси-камса»! Вальтер сделал при этом жест: два пальца вилкой, упёртые себе в кадык!
Размякнув от собственных минорных чувств, Вальтер одарил Антона столбиком леденцов и наказал прийти завтра, за час до наступления комендантского часа, к офицерскому клубу и вызвать его через часового, которого он, Вальтер, обязательно предупредит. И тогда Антон «будет иметь много подарок от Вальтер! Антон запомнит лётчик Вальтер на весь жизнь, Вальтер любит киндер, не любит война!..»
Антон знал этот офицерский клуб для лётного состава, он был «у чёрта в турках», на краю города, по дороге на аэродром.
Наобещал нетрезвый лётчик или впрямь решился на богоугодное дело, ежедневно играя со смертью, рядом со Всевышним, но надежду в душу Антона он заронил: «А вдруг Вальтер запомнит обещание, он всегда такой добрый!»
Антон пришёл ко входу в клуб и кое-как объяснил часовому, что ему нужен обер-лейтенант Вальтер. Часовой недовольно развёл руками: офицеров по имени Вальтер в клубе столько же, сколько в русском клубе для лётчиков – Иванов, если бы у русских лётчиков таковой клуб был.
Однако, из главного входа вышел, пошатываясь, именно тот самый Вальтер.
– О, Антошя, коммен зи гер! – он схватил Антона за шиворот и потащил по лабиринту коридоров к запасному выходу у раздевалки. Наказал ждать.
Антон огляделся: вдоль стен висели кожаные, на меху, лётные куртки-регланы и кожаные пальто. В раскрытые двери был виден заставленный столами зал, из которого доносился шум большой мужской кампании. Мимо пробегали русские девчонки-официантки с подносами в руках, заставленными едой и рюмками: офицеры дружно отмечали Рождество.
Для них, видно, предназначались и импровизации песен из зала, прерываемые гоготом: «Марийка, Марийка, капут твоя машинка» на мотив «Роземундо» и «Вольга, Вольга, муттер-Вольга» на мотив песни о Степане Разине.
В просвете второй двери, в клубах табачного дыма были видны лётчики, сражающиеся на бильярде и играющие в карты.
Появился Вальтер с крафт-мешком в руках, на две трети заполненным снедью, показал Антону: загляни!
О, Боже, чего там только не было! Колбаса, конфеты, шоколад «Ван Гуттен», датское печенье, а сверху источали аромат ромовые бабы!..
Антошка, конечно, ни в той, довоенной жизни, ни в этой, на изморе, не видел таких диковин! Но одно то, что всё это предназначено ему… это было рождественской сказкой, далёкой от реальной жизни… Но, оказалось, это ещё было не всё!
Вальтер вдруг стал шарить по карманам в офицерских куртках и регланах. Он быстро и ловко опоражнивал карманы и бумажники, располовинивая пачки рейхсмарок (большие деньги по сравнению с оккупационными марками, один к десяти). И всё это он заталкивал Антошке за воротник, на спину!
Антошка обомлел! Уносить чужие деньги он не смел, это было воровство, за которое немцы расстреливали на месте… А в назидание ежемесячно вешали пятерых на базарной площади!
А как избавиться от этих денег закутанному в рубище до глаз Антону? Беда…
Чуть не плача, Антон пытался объяснить всё это Вальтеру, искренне довольному своей затеей. Но тот лишь хохотал и махал рукой в сторону игорного зала: дескать, они всё равно всё спустят в карты, пропьют, а завтра их… собьют русские.
Вальтер вынес мешок на улицу, прикрикнул на часового:
– Керт аух! Абтреттен!.. Зер гут! (Кругом! Марш! Хорошо!)
– Ауфвидерзеен! Гут Кристмас! – сказал он Антону и скрылся в двери, оставив его с мешком, как каторжника, прикованного к ядру…
Оскорблённый часовой зло поглядывал на Антона, размышляя, что бы это значило и что тут можно предпринять, чтобы отобрать мешок.
Антошка понял намерения часового и, пятясь, волоком потащил мешок на другую сторону улицы, в темень. На всякий случай он выхватывал из мешка всё, что попадалось под руку, и глотал почти не жуя неслыханного вкуса лакомства. С чувством удовлетворения: из желудка отнять смогут только с жизнью.
«Добраться бы скорей до ближайшего дома, наступил комендантский час! Авось пустят переночевать с таким-то мешком».
Конечно, глупо было надеяться проскочить мимо патрулей в зоне военного объекта особой важности – аэродрома. В комендантский час, в прифронтовом городе, забитом войсками, спешащими на помощь, под Сталинград…