Триумф королевы, или Замуж за палача
Шрифт:
— Ничего я не доказываю, — я устало прикрыла глаза рукой. — И я не лучше и не хуже, просто другая.
— Какая же?
— Говорю же: другая. Мне на надо быть одной из них, чтобы хотеть сделать их жизнь лучше. — Его странные замечания вызвали у меня раздражение. — Да, некоторые традиции простолюдинов и даже их питье мне не близки. Что с того? Они — мой народ.
— Вот оно как… И часто ты бываешь среди них? Много знаешь об их проблемах и надеждах?
— Больше, чем тебе кажется.
— С чужих слов.
— Допустим. Но я хотя бы не пропускала эти слова мимо ушей.
—
Я вздрогнула и всмотрелась в лицо мужа гораздо внимательнее, чем прежде.
— Это мое право от рождения. Думаешь, у меня не выйдет? — спросила негромко. — По-твоему, я знаю о стране слишком мало?
— По-моему, ты рано пытаешься примерить корону. Сперва надо хотя бы выжить.
— Тогда скажи мне, линаар его величества, — я наклонилась к нему поближе, — в твоих словах сейчас звучит тревога за судьбу страны или забота обо мне лично?
— Может, желание сохранить для себя ценный и редкий ресурс?
— Ах да, особая кровь, помню. Но не сходится. Тогда бы ты просто посадил строптивую жену под замок, а не делился сокровенным, пытаясь нащупать мои слабости.
Его глаза сверкнули, губы тронула улыбка.
— Это становится интересным. Продолжай. Чего я по-твоему добиваюсь?
— Если бы не обстоятельства нашего знакомства, если бы мы уже не были женаты, если бы я уже не дала тебе слово помочь с печатью, а если потребуется, то даже родить ребенка, то я бы заподозрила, что ты пытаешься стать ближе. Не пойму только, зачем.
Линаар хрипло рассмеялся, быстро выглянул в окно, а затем несколько раз хлопнул ладонью по стене повозки. Джейме притормозил и направил лошадь к обочине дороги.
— Пошли-ка.
Вдвоем мы выбрались из повозки и побрели вглубь небольшого леска. Джейме было велено ждать и не следовать за нами, так что через несколько минут мы со Штрогге остались совершенно одни. Идти было не очень удобно, под снегом то и дело попадались ветви и коряги, но к счастью, линаар тоже не горел желанием ломать ноги и отмораживать пальцы. Как только дорога и черный силуэт повозки скрылись из глаз, он развернулся ко мне и принялся расстегивать на себе одежду. Сперва плащ, потом плотную стеганную куртку, по типу тех, что носили простолюдины, затем на землю полетели подбитые мехом кожаные перчатки и шарф. Я ошарашенно наблюдала за происходящим.
— Что ты делаешь?
Он расшнуровал ворот и стащил рубашку через голову. Я сглотнула, не в силах отвести взгляд от полуобнаженной мужской фигуры. Мельком отметила, что грудь Штрогге уже не бинтовал, а швы выглядели так, будто с момента ранения прошло не меньше месяца. Затем он повернулся спиной — и я ахнула. Печать на левом плече, прежде горевшая алым огнем, выцвела и потускнела у краев, превратившись в простые, хоть и безобразные шрамы.
— А теперь смотри внимательно.
Он тряхнул правой рукой — и вокруг пальцев заклубился черный магический дым. Я инстинктивно отпрянула, памятуя, каким болезненным может быть соприкосновение с этим «дымом», но в следующее мгновение замерла.
Руки не было. Она словно бы целиком истаяла, подернувшись тьмой, а потом превратилась в смутное, рвущееся и исчезающее на ветру подобие крыла. Видение продержалось всего несколько секунд, а потом растаяло. Макс глухо застонал и опустился на колени, сгорбился, что-то процедил сквозь зубы. Потом медленно выпрямился, сжал и расжал кулак, с удивлением рассматривая собственные пальцы, и обернулся ко мне.
— Ч-ч-что это было? — зубы стучали то ли от холода, то ли от страха. — С-с т-тобой?
— Трансформация, — он болезненно поморщился, потер плечо и выругался в полный голос: — горгулья задница, как же больно!
Затем несколько раз потряс запястьем и внезапно расхохотался:
— Это — лишь малая часть того, что я получу, когда уничтожу печать. Трансформация, контроль над формой, изменение облика. Неограниченный доступ к силе, идеальное владение ментальной магией, умение проникать в чужой разум, не разрушая его, боги знают, что еще. И это становится возможным только благодаря тебе и той силе, что течет в твоих венах. Конечно, я буду пытаться понять тебя и стать тебе ближе, Сюзанна Виктория Альгейра. В первую очередь — чтобы защитить и сохранить твою жизнь. Во вторую — чтобы самому не сгореть в пожаре, который ты так старательно пытаешься раздуть.
Его взгляд горел, как у безумца. Он шагнул в мою сторону, и я буквально отпрыгнула назад, вжавшись спиной в ствол дерева.
— Не беги. Все равно некуда.
Штрогге прижался ко мне всем телом, широкая ладонь легла на шершавую кору около моего лица:
— Ты не просто ценный ресурс, ты — ключ к моей свободе, Сюзанна, мне не выгодно, чтобы ты добровольно сунула голову в петлю, — большим пальцем он провел сперва по моим губам, затем по подбородку, шее. Я, словно завороженная, наблюдала, как остатки магии клубятся в его глазах, превращая серую радужку подобие бушующей грозы. — Свобода много значит для таких, как ты. Тебе важны цели и принципы. Считай, что я готов помочь воплотить их в реальность в качестве платы за снятие печати. И все же, иногда мне кажется, что в погоне за собственной свободой, я создаю монстра.
Он склонился и внезапно прикоснулся к моим губам.
Совсем не так грубо, как прикасался во время ссоры, будто оставляя за мной право оттолкнуть или ответить. Неровный, совершенно бешеный ритм сердца линаара отдавался в моем теле тревожным набатом, горячее дыхание обожгло кожу, но я не отвернулась. Отстраненно отметила: вот его пальцы скользят по ткани платья на моей груди, опускаются к талии, и мне не противно, наоборот, я не пытаюсь уклониться, когда его глазах разгорается хмельной голод.
Но все закончилось, так и не начавшись.
Макс тяжело оттолкнулся от дерева, а потом вынул из-за пояса небольшой кинжал, ловко скрытый под одеждой. Свободной рукой потянул к себе и крепко сжал мое обнаженное запястье. Я дернулась, но какое там! Птичка, угодившая в силки, не может летать.
— Ты позволишь?
Штрогге смотрел на меня, кажется, даже не моргая. Безумие влечения полностью исчезло с его лица, но желание получить своё все еще клубились на дне глаз вместе с тьмой.
— А если я скажу «нет»? — Мир сузился и замер, сконцентрировавшись для меня в одном единственном человеке и его ответе.