Триумф королевы, или Замуж за палача

Кос Анни

Нет, нет, невозможно! Ками мотнула головой, отгоняя жуткие фантазии. Проявить смирение и кротость, ни разу не уронить себя и не опуститься до скандалов — вот то, чем Агнес разительно отличалась от них всех. Даже Сюзанна, да простит ей Солнечный, не раз и не два позволяла себе едкие шутки за спиной королевы. Прежде Ками стыдливо улыбалась, боясь одернуть подругу и тем самым сделать уже её объектом осуждения, теперь молчаливо корила себя за малодушие. «Леди Вики» стоило бы вести себя сдержаннее и проявить к полуопальной королеве больше уважения хотя бы из жалости.

Если

все закончится испорченным платьем, то, считай, Марта легко отделалась, чего о себе самой Ками сказать не могла. Милость королей не менее опасна, чем их месть. Им с Людвигом придется быть предельно осторожными, чтобы остаться для двора ничего не значащими людьми.

Глава 18. Сюзанна

— С добрым утром, дорогая.

Я вздрогнула и, сонно потирая глаза, уставилась на увесистую папку, лежащую поверх одеяла. Из окна лился бледный утренний свет, не самые лучшие условия для чтения, если честно. Может, для мэтра работать на рассвете — привычное дело, но мне перенимать эту традицию совершенно не хотелось, особенно, учитывая очередное бессмысленное ожидание, затянувшееся за полночь.

— Что это?

— Протоколы допросов. Ты же хотела знать подробности о заговоре.

— Не в такое же время.

Сонный дурман еще окончательно не растаял, и, боюсь, мои слова прозвучали не особо вежливо, однако Максимилиан и бровью не повел. Напротив, наградил меня насмешливым взглядом, ожидая продолжения разговора. Я подтянулась и села в постели, покосилась на документы. Былая решимость углубиться в расследование растаяла, стоило мне заподозрить, как именно получена каждая страница этих протоколов. Спина привычно заныла, я инстинктивно обхватила себя руками, пытаясь подавить дрожь. Штрогге истолковал этот жест по-своему:

— Сильно болит?

Он присел рядом на край кровати и по-хозяйски потянул с моего плеча ночную рубашку. Я придержала распустившиеся тесемки ворота, попыталась отползти. Снова оказаться перед ним полуголой не хотелось до безумия.

— Я просто посмотрю, — он остановился, заметив мой испуг.

— Не надо.

— Надо.

Мэтр приобнял меня за плечи, развернул к себе спиной, пресекая споры. Мне осталось только приподнять волосы и терпеливо ждать. Справедливости ради следовало заметить, что мазь, которую Жеони втирала в мою кожу по два раза в день, травяные отвары Лилли и целительное тепло сделали своё дело: за неделю, минувшую с нашей свадьбы, я ожила, набралась сил и чувствовала себя если не здоровой, то точно выздоравливающей.

Пальцы мужа осторожно коснулись сперва моих плеч, затем спины, двинулись вниз, мягко очерчивая шрамы. Я прикусила губы, борясь с нахлынувшими воспоминаниями, но с удивлением поняла, что ничего пугающего не происходит. Штрогге не собирался причинять мне боль, не касался там, где это не было необходимым, его дыхание оставалось ровным и спокойным: просто осмотр, просто стремление помочь. Мое паническое желание забиться в угол и не дать к себе притронуться сменилось обычной настороженностью.

— Ну что, буду жить? — пошутила неловко, прижимая к себе одной рукой скомканную ткань. Увы, тонкое белое полотно не могло скрыть ни темных ореолов, ни наметившихся округлостей груди.

— Целиком и полностью зависит от тебя самой, шрамы тут роли не играют, — он перехватил моё запястье, точно угадав намерение прикрыться. — Нет. Не одевайся пока.

Штрогге встал, взял на столике баночку с лекарством и вернулся к кровати.

— О боги, не нужно. Жеони справится.

— Жеони занята сборами: готовится к празднику, накрывает на стол, собирает корзину для пожертвований и хочет успеть на службу.

— Тогда я сама.

— Сиди смирно, — в его тоне послышалась откровенная насмешка. — Нашла, с кем спорить.

От его рук, а может, от ощущения прохладной мази, по спине побежали мурашки. Максимиллиан не просто наносил лекарство, сильными, уверенными движениями он массировал мышцы, растирал ноющие плечи, разогревая кровь и прогоняя остатки сна. Я тихонько вздохнула: не смотря ни на что, тело радовалось заботе и приливу сил.

— Уже не так сильно хочешь убежать?

— А смогла бы?

— Вряд ли.

Он отпустил меня и сам накинул рубашку на обнаженную спину, потом отошел к камину, поворошил угли, положил на них полено и по-хозяйски занял кресло у столика, наблюдая, как я поспешно кутаюсь в халат. Под его пронзительным взглядом я чувствовала себя неуютно, но возражать, похоже, было бессмысленно.

— Ждать благодарности за бумаги не стоит?

Он закинул ногу на ногу и скрестил руки на груди, в ожидании ответа.

— Нет, то есть да, то есть спасибо, но откуда они у тебя? Я думала, дело полностью передано трибуналу.

— Передано, — он кивнул, став враз серьезным. — Тут только копии протоколов допросов, записанные в замке, а расследование велось на разных уровнях, могут быть показания, о которых мне неизвестно.

— Получается, — я сглотнула образовавшийся в горле ком, но всё же уточнила, чтобы развеять сомнения: — это — признания, полученные под пытками?

— А ты сама как думаешь? — он оперся локтями о подлокотники и наклонился в мою сторону. — Играть в грязные игры и остаться в белых одеждах невозможно.

Я сжала губы и кивнула. Пусть так, я не малое дитя, чтобы лить слезы над бумагой и чернилами, особенно, когда дело уже сделано, а кровь давно смешалась с пеплом. Папка оказалась увесистой, в кожаном переплете лежало не менее сотни листов.

— Насколько можно верить этим признаниям?

Максимилиан нарочито удивленно вскинул бровь:

— Сомневаешься в моем искусстве?

— Знаю, что люди готовы сознаться в чем угодно, лишь бы их оставили в покое.

— Нет. — То, как веско он это произнес, заставило меня пожалеть о вопросе. — Обмануть линаара под силу только Фазуру, и то не уверен. Разве что… — он бросил на меня долгий пронизывающий взгляд, — можно утаить. Да, пожалуй, скрыть часть правды кое-кому удается. И ты прекрасно об этом знаешь.