Триумф Великого Комбинатора, или возвращение Остапа Бендера
Шрифт:
Александр Иванович замигал глазками, тихим тараканьим голосом поблагодарил не очень-то вежливую мадам и медленно направился к лестнице.
"Странно и закомуристо, – рассуждал он. – Учреждение одно, а председателя – два! Это тебе не газгандский Пятьдесят первый!" На третьем этаже на Александра Ивановича налетел один из миировских служащих с придурковатым носом и быстрыми красноватыми глазками.
– Ага! Вот и вы! – радостно взвизгнул служащий. – У меня из-за вас все нервы отвинтились!
– Какие нервы, товарищ?
– Как же какие! За ваш поступок, Ефим Агапович, башку
Дайте пройти...
– Конечно, не знаете. А как задарма провизионку получать, вы знаете?
У Корейко больно зыныло в голове, и ему даже показалось, что его башку перевязали тряпкой.
– Какую провизионку?
– Комиссия разберется, какую! Припаяет такой срок, что до гроба помнить будете! Вы, товарищ Будомиров, под суд пойдете. Досконально пойдете!
– Послушайте, я не Будомиров, я...
– Не Будомиров? Так, что ж вы мне голову битый час морочите?
Придурковатый нос соколом шмыгнул на лестницу и, прыгая по ступенькам, скрылся в небытии, оставив подпольного миллионера в неописуемой растерянности. Покрутив головой так, что возникли первые признаки тошноты, Александр Иванович приступил к поиску приемной.
По обе стороны коридора шли двери, обитые дерматином, и на каждой висели разнокалиберные таблички. В конце коридора на подоконнике сидело четверо. – ...Ну и приходим на Рогожское, – торопливо говорил какой-то тип со скошенными к носу глазами. – Поначалу сказали, что будут там хоронить. Потом оказалось, что на Калитниковском. Ну, мы с товарищами пешкодралом... У пруда народу тьма! Покойник на Боясова походил, но весьма растяжимо. Так и не узнали, где его похоронили. Форменная труба какая-то, да и неловко. В общем, так и ушли в дураках.
Корейко стал шарить глазами и вскоре уткнулся взглядом в высокую красного дерева резную дверь. На двери было две таблички: "Приемная председателя тов. П.Ф.Иванова" и "Приемная председателя тов. П.Ф.Сидорова".
В хорошо обставленной приемной Иванова-Сидорова было тихо-тихо. Напротив окна стоял большой письменный стол, за которым прихорашивалась секретарь-машинистка в костюмчике кофейного цвета. Взглянув на секретаршу, Корейко без труда вычислил, что перед ним сидит тот самый тип государственных служащих, для которых характерна чиновничья почтительность, перемешанная с фамильярной пренебрежительностью.
– Здравствуйте!
– Вы записаны?
– Я к вам курьером из Немешаевска.
– Кем?
– Курьером.
– Откуда?
– Из Немешаевска – Ага!
– Мне к председателю.
– К какому председателю?
– К Иванову.
– Пахом Феофилактович будет через час.
– Тогда к Сидорову.
– Парфен Ферапонтович будет тоже через час. – Хорошо, я подожду.
Секретарша хмыкнула.
– Я тогда прогуляюсь по Мииру.
Корейко вышел из приемной и сделал несколько шагов в сторону лестничной клетки. Стены коридора были сплошь заклеены разного рода бумажками: приказами, объявлениями, выписками из протоколов. Одна из бумажек с напечатанным на машинке престраннейшего смысла текстиком даже заставила улыбнуться всегда серьезного Александра Ивановича:
МИИРОВЕЦ! БУДЬ БДИТЕЛЕН!
НЕ ТО НЕ ПОЛУЧИШЬ КИРПИЧЕЙ!
Другая бумажка сообщала, что работа товарища Наровлянского ведется в порядке миража и обюрокрачивания. Серый подмокший листок с написанным от руки словом "Внимание!" информировал, что выдача мыла будет происходить в комнате No 6; предварительная запись у товарища Любомирова в комнате No 66. Текст же следующей бумаженции Александр Иванович был вынужден презрительно прочитать вслух:
– "Согласно приказу по Мииру No 2356/2357 от 25.04.31. выдача сала приостановлена. Выдача граблей завершена. Выдача тяпок продолжается, но уже по коммерческим ценам. Лопаты кончились. Чулки можно получить у товарища Конкордневой-Златовой. Членам профсоюза в 16.30 в порядке живой очереди будут выдаваться носки".
Корейко дошел до середины коридора и остановился возле плаката с надписью:
НЕ ДРЕЙФЬ, МИИРОВЕЦ!
ДАЕШЬ СОЦСОРЕВНОВАНИЕ!
Ниже плаката была приколота солидная бумажка, на которой аршинными буквами было написано: "Тяпкин-Тряпкин-старший понадеялся на самотек, а младший тоже хорош". Рядом с аршинными буквами наискось было написано красными чернилами:
"Партийная и комсомольская прослойки Миира бракуют и корят за отсталость следующих товарищей: Зубочистку, Кириленко, Наливайко, Смесь, Беляковича, Магончука, Кравчука (очень особо), Корагина (завирается), Лещенко (последнее предупреждение), Прищепу и Панченко", ниже фиолетовыми: "Предлагаю взнуздать и бросить на низовку за обыкновенный хилес культуртрегеров К.Б.Нагишом и И.И.Одетого. Тов. Н.Селиверстова", еще ниже гвоздем к стене была прибита осьмушка листа с анонимным возмущением: "Почему монотонно молчит коллектив Миира по поводу безобразного поведения товарища Стульчикова-Пеночкина?" Пока Александр Иванович читал всю эту ахинею и раскидывал мозгами по поводу прочитанного, его чуть не сшибли раскрывшейся дверью с табличкой "Отдел булавок". Из пахнущей мытым полом комнаты выскочила барышня с решительно дьявольскими глазами и спешно направилась к группе миировцев, облепивших окно в конце коридора.
– Представляете, товарищи, – гаркнула она на ходу.
– Стягунчиков правым уклоном страдает! Все думали левым, а он правым! Мне только что позвонили!
– Да не может этого быть...
– Стягунчиков?!
– Враки!
– Сын сукин он. Я всегда говорил, что в голове у него сквозняк.
– Вот это шок! Ай-да Стягунчиков, подлец этакий!
– Аида Васильевна, а сведения точны?
– Вне всяких сомнений. Светозаров звонил!
– Позор на все учреждение!
– А наши председатели тоже хороши! Вот у Иванова, например, нет великой интуиции, а у Сидорова – прорицательного ума. Как вы думаете, кто из них обладает даром творческого воображения? Конечно, никто. Они только и умеют строгие приказы отдавать. Знаете, что мне вчера сказал личный секретарь товарища Иванова? Иванов и Сидоров – финансово обеспеченные люди! И скоро у наших шефов будет не один авто, а целых два.
– А я всегда вам говорила, что Иванов перспективу не видит.
– А Сидоров рисковать не умеет.