Триумвират
Шрифт:
«Против Гисцара Калтара за его ложь, за глупое тщеславие и вероломное нежелание обсуждать передачу камней Аркины и земель острова Гердабан в общее достояние. Мы — Рамларгар Нэш, Мирза Убур, Кортигар Корр, Арнак Азцох. 6 день Аста, 29 год после Изъятия».
Внешний футляр филактерии представлял собой серебряный цилиндр, покрытый сложным рисунком символов, а вокруг стояли изваяния сирен и каких-то рогатых богов.
— Вот они! Началось. — обрадовался Расет. — Вы чуете их? Вы слышите их?
«Я,
Мое сверхъестественное восприятие тоже ощутило некое необычное колыхание мрака вокруг футляра с филактерией.
— Двадцать девятый год после Изъятия! — воскликнул Расет. — Одна из первых или даже первая. Остров Гердабан давно на дне моря, а камни Аркины сгинули после поражения Канртега. Но обида за них все еще хранится здесь.
«Что значит „после Изъятия“?»– спросил я у Гинда.
«Канртегская датировка событий шла с их переселения на остров. Кажется, они покинули свой дом на континенте, изъяв реликвии главного храма и…»
«Лучше уточни у Расета».
Гинд так и сделал, получив развернутый, запутанный, но интересный ответ.
— Изъятие! — усмехнулся старик, глаза которого блеснули смесью азарта и безумия. — Самая большая ложь Канртега. Краеугольный камень. Первая плита в основании города. Поверх нее уложили всех мертвецов. Я расскажу вам тайны, но сначала идемте дальше. В глубь. Запомните. Это первая настоящая филактерия. Потому что после Изъятия. Изымали силу. Замешивали кровь. Идемте. Тишина ждет наших шагов. Я укажу вам какая филактерия мне нужна и поговорим.
Отряд проследовал дальше вдоль центральной галереи, но при этом заглянул и в соседние.
— Тридцать первый год от Изъятия. — бубнил Расет. — Тридцать второй, тридцать четвертый. Кучно идут, голубки мои. Первый крупный скандал. Острова около основного. Кто-то ковырял рубины прямо с оболочки филактерии. Умер поди? Умер. После него, небось, перестали воровать и решили тут всё запереть. Нищие потомки за спиной котомки.
— Мы стараемся соблюдать покой этого места. — с холодным раздражением ответил ему служитель.
— Как же, как же. О, Аркирот Тарамах. — указал Расет на одну из табличек. — Построил первый корабль-гигант. Сорок четвертый год после Изъятия. Начало эры больших путешествий.
Оформление галереи стало еще более торжественным, сложным и богатым. Я увидел у стены поразительной красоты статую высокой, обнаженной эльфийки из полупрозрачного белесого камня. Невероятно эстетичная пластика движений и изгибы, которым позавидовали бы скульптуры эпохи Возрождения. Однако то была необычная статуя. Я заметил, что она слегка мерцает в полумраке.
«Гинд, с той статуей что-то не так. Подойди и осторожно глянь».
Гинд выполнил
«Работа отличная, но явно выделяющейся магии я здесь не ощущаю». — ответил венатор.
— Ах, он заметил! Стратег видит. Я знал. — обрадовался Расет, заметив пристальное внимание Гинда к статуе. — Красивая работа, да? Какая фигура, улыбка, манящий взор. Скульптор очень знаменитый. Зовут Каламет. И эта статуя когда-то была живой. Дышала, пела и играла. Вы видите, стратег. Видите и ощущаете, да? Её душа, её тень всё ещё внутри! Но она не страдает. Не плачет, не стенает. Я слышу её тихую мелодию, от которой кажется, будто красавица вот-вот оживёт и заключит тебя в объятиях. Но это обман. Хотя не обман. Искусство! Она мертва. Мертва тысячу лет. И всё ещё здесь.
Ага. Значит я вижу жертву местной Горгоны Медузы, зеркалом которой сейчас активно пользуюсь. Интересно, каким образом статуя оказалась здесь? Жрецы ее на гаражной распродаже купили? Однако красиво жить не запретишь и красиво проклинать тоже. Таблички с медных сменились на серебряные или даже золотые.
«Против семьдесят шестого архонта Сахета Имрехтепа за его глупость, скупость, за обман в торговле шелком и недостойное поведение в отношении союзных сенаторов из семей Камилл, Сандис и Домин».
Далее шёл список проклинающих, в который я подробно не вчитывался. Однако интересно, что жрецы Канртега применили к одному из своих магические санкции за недостойное поведение в отношении сенаторов Республики. Выходит дипломатические связи двух держав были весьма крепки.
— Канртег и Республика. — задумчиво произнес Расет. — Две противоположности. Такими они вошли в нашу память. Непримиримые враги. Но мало кто помнит, что были в той истории и страницы дружбы. — усмехнулся старик. — Да, да. Все лишнее всегда вычищают из памяти. Доброе — злое. Белое — чёрное. Так лучше. Так проще. Кому? Им.
Им? Рептилоидам что ли? И сюда добрались, ироды проклятые. Как будто падения Гипербореи им было мало. Ничего. Справимся. А Расету бы передачи на телеканале РЕН вести.
Отряд следовал дальше по этому великолепному музею амбиций, зависти и подлости. Нередки были случаи, когда двое жрецов проклинали третьего, а потом третий в союзе с первым проклинал второго. Три галереи расширились до пяти. Требовалось больше пространства, чтобы вместить всю злобу города кровавых алтарей.
— На постаменте футляр. — напевал Расет. — В футляре склянка, в склянке кровь, в крови мысль, в мысли яд.
Двести какой-то год от Изъятия, триста какой-то год от Изъятия. Где-то в центре все галереи вдруг объединились, образуя широкую, спиралевидную площадь. Сорок медных минотавров охраняли ее. Сорок золоченых секир поднимались к далекому потолку. В центре же стояла огромная… Даже не знаю как это назвать. Не урна и не ваза, а целое небольшое строение. Внутри поместятся три человека. На полу перед этим каменными яйцом лежала медная табличка, куда серебром залили буквы.