Тризна по женщине
Шрифт:
Между прочим, ты знаешь, что Арлетта, эта грязная тварь, любит меня? Смешно, правда?
И тогда мне пришло в голову все бросить и уехать в Ирландию. Получить у королевы разрешение преподнести птиц тамошнему королю — и уже не возвращаться.
Я надеялся — только об этом я молчал, — что за день до отплытия она придет ко мне и будет молить меня на коленях:
— Возьми меня в Ирландию! Я говорю на их языке! Я буду тебе полезной…
Но королева отказала мне. Со своей проницательностью она сразу поняла истинную причину моего желания поехать в Ирландию.
— Ты останешься здесь, — засмеялась она. — Люби себе Одни сколько хочешь, но не касайся ее. Вы с Хемингом будете всегда следить друг за другом. Это как раз то, что мне нужно.
Лишь из страха попасть в число тех, кто последует за королевой в курган, я поддержал Хеминга в его намерении убить королеву. Я не ожидал, что он посвятит в это и Лодина. Лодин был слабый человек. Хеминг сумел подчинить его. И их стало двое.
А теперь ходит слух, будто в ее честь я сожгу своих птиц. Хальвдан хорошо понимает, сколько эти птицы стоят в серебре, и не захочет терять их. На ночь я стал запирать свою дверь.
Только один человек в Усеберге понимает все… пока случалось жертвовать головой другого, чтобы спасти свою собственную.
Хеминг умен, он гораздо умнее меня.
Но я хитер, хитер и коварен.
Однако я не могу им простить: как они могли поверить, будто я готов сжечь своих птиц?
Я, гость из неведомого, и мой друг Хеминг стояли на вершине горы и смотрели вниз на Усеберг. Под нами на склоне лежали дома, их было около тридцати. Мы видели рабов на полях и коров на выгоне, трава была того сочного зеленого цвета, какой бывает только в теплую осень. Иногда через двор пробегала женщина с сосудом в руках. Играли дети, над крышами поднимался дым. Какой-то человек вышел из небольшого дома, где находилась опочивальня королевы.
Это был Хальвдан, викинг, ходивший на запад, сын королевы. Полдень давно миновал, и от ночного хмеля у Хальвдана не осталось и следа. Он, как обычно, выглядел немытым и нечесаным, но даже отсюда мы заметили, что у него словно гора с плеч свалилась. Он увидел нас. Махнул нам рукой.
Я поглядел на Хеминга — почему ему не понравилось, что Хальвдан махнул нам? Что случилось? Чему так радуется Хальвдан? Он снова поднял руку.
Опустил, опять поднял, как знак.
Что-то крикнул:
— Одного!.. Только одного! — долетел до нас его голос.
Хеминг взглянул на меня, в его глазах я прочел тревогу и надежду.
Мы стали спускаться к Усебергу.
Хеминг сидит перед королевой, ему уже все известно. Меховое одеяло соскользнуло с нее. Лишь полотняная рубашка прикрывает худое тело. От ног и до самой шеи она кажется мертвой, но голова живет. В глазах горит жизнь. И светится восторженная радость, которая может продлить ее существование еще на несколько дней. Хеминг пытается сохранять спокойствие.
Но голос его звучит хрипло, в нем слышится дрожь.
— Теперь я понял, что у тебя на сердце, — говорит он. — Я долго верил, что ты заботишься лишь о своей славе, желая взять с собой как можно больше людей. Но теперь я знаю, тебе просто приятно мучить. Когда ты догадалась, что то же самое страдание можно доставить, взяв с собой одного человека — главное, правильно выбрать его, — ты изменила свое решение. А твой скупой сын, ходивший на запад, обрел покой и исполнился радости.
Она улыбается ему, глаза ее даже красивы.
— Я думаю, Хеминг, в твоих словах есть правда, — говорит она. — Властвует тот, кто причиняет страдания, а мне нужна власть. Но и слава тоже будет сопутствовать мне в памяти многих поколений. Чем больше страданий принесешь людям, тем дольше тебя помнят. А уж как тебя будут вспоминать, с ненавистью или с любовью, — это неважно.
Он теряет самообладание и бросается ее душить. Она успевает откинуться в сторону, его руки скользят мимо ее шеи. Но она не зовет телохранителей. Никто не спешит к ней на помощь.
— Не делай этого, Хеминг! — со стоном произносит она. — Как ты думаешь, кого убьют, если ты прикончишь меня? Тебя — непременно. Но и еще одного человека.
Я уже отдала приказание. Если со мной что-то случится, ее отвезут на шхеру и оставят там ждать прилива…
— Ха-ха! Ты думал, я только вчера родилась?
Где ремешок, что ты подсунул Отте? Сегодня ночью я долго не могла заснуть. И поняла, что тогда, в капище, ты хотел меня задушить.
На рассвете ко мне приходил один человек, и я расспросила его об этом. Его не назовешь твоим лучшим другом, Хеминг.
Но я умею молчать о том, что знаю. И я возьму с собой только одного человека.
Ты понимаешь, что мое решение бесповоротно?
Голос у королевы Усеберга совсем слабый, но она хорошо знает, что ей нужно.
— Я тебе еще не все сказала, Хеминг. Может, ты думаешь, что ее убьет Арлетта? Это было бы слишком милосердно. Нет, ты сам…
— Ну, чего вскочил? Или ты не мужчина? Разве тебе трудно убить человека? Я уже все решила и больше не собираюсь менять свое решение. Если я возьму с собой столько людей, сколько хотела сначала, пострадают моя усадьба и мои родичи. А сжечь все дома вместе с людьми я просила тебя только в шутку — ты верно так это и понял. Ты сам убьешь ее в мою честь, и это прославит меня, как я того хочу.
Хеминг не упал, но он весь дрожит и шарит в мешке, висящем на поясе, если он ищет нож, то делает это не спеша. Она не спускает глаз с его руки. Он вытаскивает кусок смолы и начинает жевать, и вдруг его рвет, он не успевает даже нагнуться над очагом, в котором горит слабый огонь. Лицо его из белого становится желтым.
— Во многом я не могу помешать тебе, — медленно говорит он. — Не могу помешать тебе получить ее жизнь. Но если я взамен предложу тебе свою?
Она качает головой.
Он медленно продолжает:
— Почему бы тебе не оставить Одни ее жизнь и не взять мою? Разве тебе этого мало? Подумай, ведь я сын того человека, которого — я знаю, ты сама говорила об этом, — ты любила когда-то в молодости. Его единственного, сказала ты однажды. Почему бы тебе не взять в курган его сына? Неужели ты не веришь, что слух об этом прославит тебя и надолго сохранит память о тебе?