Тризна по женщине
Шрифт:
Будешь смеяться, отвечай?
И Одни смеется — сухим, безудержным, безумным смехом, все громче, кто-то заглядывает в дверь и удовлетворенно кивает: Одни смеется. И по усадьбе летит слух:
— Одни позвали к королеве смеяться. Старуха еще держит усадьбу в руках! Одни полезно посмеяться. Хе-хе. Веселая девка, все хорошо, только б старуха поскорей умерла.
— Подожди, она еще и до морозов доживет. Это на нее похоже, она еще заставит нас померзнуть, когда ее будут класть в курган.
— Нет, если это случится зимой, Хальвдан выставит труп на мороз и наколотит вокруг жердей, чтобы ее не сожрали волки. А похороны отложат на весну.
— То-то Одни обрадуется.
— Ну нет. Думаешь, этот скупердяй Хальвдан будет ждать до весны? Да мы до тех пор всю усадьбу сожрем!
— Он сразу положит мамашу в курган, даже если в тот день будет бушевать вьюга.
— Ха-ха! Ты слышал, как Одни смеялась?
По непонятным причинам все вдруг начинают относиться с большим почтением к Хаке. Но от него веет холодом. Два человека помогают ему кормить птиц. Он с ними не разговаривает, лишь показывает рукой, что им делать, в его присутствии они либо говорят шепотом, либо молчат. Однажды, придя в соколятню, он застает там Арлетту.
Спрашивает, что ей нужно.
Она плюет ему в лицо и уходит.
Он вытирается и идет за ней, это уж слишком. Больше всего ему досадно, что это, должно быть, видел один из его помощников. На дворе он догоняет Арлетту. Хватает ее за платье и спрашивает, почему она бесчестит его при людях.
Она снова плюет ему в лицо, он замирает с открытым ртом. Теперь это видели многие. Арлетта уходит.
Хаке смущен. Она — помощница смерти, от нее всегда плохо пахнет. И веет холодом. Лишь один Хеминг не боится общаться с Арлеттой, как с обычным человеком, они друзья. Хаке и Хеминг стали врагами. Если Хеминг входит в дом, Хаке сейчас же уходит. Иногда они сталкиваются на пороге. И ни один не уступит дорогу другому. Однажды, когда они стояли так, до них долетел больной, отмеченный смертью, но все еще властный голос королевы:
— Пришлите ко мне Одни! Я хочу послушать, как она смеется!
В усадьбе варят крепкое пиво, и люди пьют каждую ночь. Как-то раз старшие ребятишки раздобыли бочонок пива и напились пьяными. Им пришло в голову пойти к Одни. Она в это время шла через двор со свежим хлебом. Они окружили ее и начали приплясывать.
— Одни, Одни, а мы знаем, кто тебя убьет!
Она кричит на них, отбивается, хватает одного, хочет оттолкнуть, но роняет хлеб, ребятишки бросаются на хлеб — живая куча рук, ног, локтей и колен — и рвут его на куски. Одни убегает от них. Они вскакивают и бегут за ней, загоняют в угол между двумя домами, кричат ей в лицо, дергают за юбку:
— А мы знаем, кто тебя убьет!
Подходят взрослые. Один чешет живот, другой во весь рот ухмыляется. Прибегает Гюрд, она раздает затрещины налево и направо, одного парня швыряет на землю и бьет ногами. Он вскакивает и пытается схватить ее за горло. Он почти взрослый, и Гюрд приходится напрячь все силы, чтобы заставить его опуститься на колени. Только тогда ребята убегают. Гюрд говорит заикаясь:
— Королева требует, чтобы ты пришла к ней смеяться…
Одни уходит.
В усадьбе пьют все больше и больше, в пивоварне выломали дверь и украли пиво. Кто-то рассказывает, что однажды ночью видел Хеминга, он упражнялся.
— Как упражнялся?
— Очень просто, наверное, украл собаку, я не знаю. И упражнялся на ней с ножом.
— Ха! Ха!
— Здорово придумал. Хочет проверить, сумеет ли он это сделать с одного удара.
— А что за беда, если он первый раз промажет?
— Ну как же, ведь он спит с ней. Вот и жалеет, хочет, чтобы ей было полегче.
— Надо рассказать об этом Одни.
— О чем?
— Да о том, что он упражняется.
— Хе-хе, ты жесток.
— Пошли, найдем ее.
Они вываливаются во двор, все пьяны, и все перемешались друг с другом
— воины, рабы, мужчины, съехавшиеся со всех сторон, бонды с соседних усадеб, бродяга, отделавшийся со своей чахлой дочки.
— Вот она идет! Одни!
— Одни, послушай…
Подбегает Гюрд.
— Одни, королева велит…
— Она меня зовет?
— По-моему, она хочет что-то сказать тебе.
— Хе-хе, — раздается мужской голос. — Королева уже все знает. Она хочет сама рассказать Одни, что Хеминг нашел собаку и упражнялся на ней.
Одни уходит.
К ночи становится холодней, и мужчины снова возвращаются к пиву. Хельга и Карл, гостеприимные брат и сестра из Клуппа, приходят
однажды в Усеберг. Вместе с ними и Эрлинг с сетера, тот, что стриг нас с
Хемингом, когда мы ходили в Фоссан. Хельга принесла с собой хлеб. Эрлинг
предлагает причесать Одни. Они хотят порадовать ее, до них тоже дошел слух
о том, что ее ожидает. Хеминг приходит с Одни. Они разводят за овчарней
костер. Там же Эрлинг моет Одни волосы и подстригает их, а потом долго-долго расчесывает, у него нежные руки и добрая душа. Одни сидит и дремлет, ей приятно. В руке у нее недоеденный кусок хлеба.
Потом трое гостей благодарят за вечер и уходят.
Одни и Хеминг провожают их, они идут, взявшись за руки.
Вот они пожимают гостям руки и желают им счастливого пути.
Теперь у Одни легче на сердце.
Чистые волосы красиво падают ей на спину.
Они возвращаются в Усеберг.
В эти дни в Усеберге старый Эйнриде заканчивает сани, которые королева возьмет с собой в курган. Они уже почти готовы. Эйнриде щурится — с годами зрение стало слабеть, — точит стальной резец и последний раз проходится им по саням. Эйнриде одновременно и счастлив и встревожен. Кто знает, будет ли нужен в Усеберге резчик по дереву после смерти королевы. На Хальвдана рассчитывать не приходится. Да и все его родичи, похоже, думают больше о серебре и сельди, чем о красоте, услаждающей сердце. Старый Эйнриде нашел свое место здесь, в Усеберге. Здесь он сумел достичь великого мастерства, сама королева часто приходила к нему. Они вместе стояли, склонившись над его резьбой, он объяснял, и она все понимала. И Эйнриде случалось видеть, как ее глаза загораются черным огнем, но он не боялся этого огня. Разве и он не отправится в последний путь, когда придет его время? Для него великая честь, что его резьбу жертвуют богам, что в гибели она обретает жизнь.
Он был уверен в этом. И не понимал своего друга Хеминга. В эти дни Хеминг, не находя себе места, заглядывал к нему, и Эйнриде пытался завести с ним разговор, как в былые времена, когда они могли спорить ночи напролет. Надо ли отдавать Одину то, что создано человеком, или люди должны сами владеть своей собственностью? Они никогда не приходили к согласию. Но всегда были друзьями. Они точили мысль о мысль, как нож о нож. Между ними не было сказано ни одного обидного слова. Ни тогда, ни теперь.