Трое из Города
Шрифт:
– Тихо, сюда идут!
Данюшки напряженно замерли, боясь пошевелиться.
Шаги слышались все ближе и ближе. Раздались голоса.
Парочка пирров догоняла своих. К удивлению данюшек, пирры говорили на понятном языке. Чужаки ругались.
– Говорил я тебе, Рваный, раньше надо было выходить! Не пришлось бы по темноте кости ломать на каменюках!
– Заткнись, Шрам! Надо было проследить до конца, чтобы эти с равнины не сунулись за камень! Не люблю я вас, натереров! Вам бы только свою задницу поудобней пристроить, а на остальное плевать!
– Ты
– Ты меня на “понял” не бери! Мне плевать, что ты там чирикаешь! Я получил задание, и я его выполнил! Войско ушло из Предгорья и ради этой новости я готов хоть в кромешной тьме на карачках в лагерь ползти, так вот, недоносок!
– От недоноска слышу! Всякий безмозглый балбес допер бы, раз войско вышло из деревушки, значит, оно уходит, и провожать его полдня – только дурака валять. Ты бы еще платочком махал им вслед!
– Тебе, видать, последний ум тот желтопузый вышиб? Войско могло и сюда на развилке свернуть! Хоть ты и считаешь себя пупом Земли, но мозгов у тебя, как у курицы, Шрам! Потому-то я и старший дозора, а ты только младший! Так что заткнись! Пришли!
Пирры плюхнулись на землю около костровой ямы. При желании Полосатик или Затычка могли дотянуться до окольчуженных спин. Но ни малейшего желания у них не было. В душе данюшки кляли себя последними словами за то, что так неосмотрительно заночевали в лагере чужаков, но теперь сокрушаться было поздно. Осталось замереть и не шевелиться.
Рваный блаженно вытянул ноги, шумно высморкался. Потом потянул в себя воздух и сказал:
– Что-то жратвой пахнет!
– Это тебе с голодухи чудится! – захохотал Шрам.
Но Рваный поковырялся в яме и рявкнул:
– Заткнись! Угли теплые – здесь костер недавно горел! Кто-то тут побывал!
– Ага! – заржал еще громче Шрам. – Тебя услышал и в те кусты спрятался! – он ткнул в сторону затаившихся данюшек.
– А хотя бы и там! – разозлился Рваный. – Все одно проверю!
Он вытащил меч из укрепленных на спине ножен и шагнул к стланику, где прятались друзья. Хлясь! Меч вошел в куст, просвистев перед носом Затычки. Шустрик с Полосатиком зажмурились, а Затычка, широко раскрыв глаза, уставился на темное лезвие.
Тишину ночи разрезал громкий свист.
– Слыхал? – спросил Шрам. – Атаман до себя требует. Кончай своей железкой кусты подстригать, пойдем. Это у тебя с башкой не в порядке, свихнулся от бдительности. Никакие угли не горячие – это наши оставили. В яме долго стынет. Пошли! Жрать охота, да и Сеченый ждать не любит. Ну, если эти оглоеды мне ребрышко перевертыша не отложили, я их собственные ребра повыдеру, зажарю и съем!
Рваный выдернул меч из куста и, опуская обратно в ножны, спокойно сказал:
– Проверить никогда не вредно! Я потому и живой до сих пор, что на слово никому не верю и всех своих врагов на этом свете не держу, сразу на тот отправляю.
Когда пирры перебрались через Безымянку, и звук их шагов постепенно затих, данюшки оживились.
– Я все чаще задумываюсь, чего это нам дома не сиделось? Госпожа Колиза, конечно, панак в юбке, когда разозлится, но, по крайности, хоть мечом перед носом не машет! – задумчиво сказал Затычка, ощупывая лицо. – Какой дурак предложил здесь заночевать?
– Ты! – хором сказали друзья, и Полосатик добавил:
– Теперь каждую ночь будем дежурить по очереди.
Следующие дни были похожи один на другой, как серые валуны.
Пирры перевал за перевалом перетаскивали награбленные вещи и переводили пленников. Они делали это так же деловито, как резали людей в большом Зале Гербов.
Данюшки следили за ними, пробираясь по соседним склонам.
Обремененные скарбом чужаки двигались медленно, и друзья по полдня сидели в каком-нибудь укрытии на гребне горы, наблюдая сверху за перемещением врагов. Пирры, словно муравьи, сновали туда-сюда, таская мешки и тюки.
Они уже не боялись преследования Летучего Отряда. На горных дорогах следов мало и жителям равнины они не видны. Даже Мухомор, наверное, не догнал бы теперь чужаков: они шли хитрым путем, частенько оставляя побоку низкие, удобные для прохода перевалы. И привалы устраивали с умом: пройдешь рядом и не заметишь.
Данюшки все это тщательно запоминали. Гонец всегда пройдет там, где однажды побывал, хоть полвека спустя. Ремесло такое.
Ночью друзья спускались на место предыдущей стоянки чужаков, и ночевали там, выставив дозорного. С каждым привалом продуктов становилось все меньше и меньше, и заплечные мешки легчали на глазах.
К концу пятого дня запасов стало совсем мало. Данюшки решили навести полную экономию, и перешли на два блюда: кашу утром и жидкую похлебку, сваренную из горсточки муки, ложки кореньев и щепотки соли – вечером.
Шестой день начинался, как обычно.
С утра пораньше пирры взялись таскать пожитки.
– Сил у меня на них смотреть больше нет! – сказал после скудного завтрака Затычка. – Хорошо им, нажарят утром мяса перевертышей, нажрутся и сытые целый день! А у меня живот к позвоночнику прилип, я есть хочу! Давайте кого-нибудь поймаем и съедим! Чего зря на склоне лежать, да на этих оглоедов пялиться?!
Полосатик с Шустриком сразу сообразили, на что намекает Затычка.
Утром они проснулись от топота юрких полосатых бурундучков, которые носились по веткам друг за другом.
Стоял такой треск, что сидевшему в дозоре Шустрику показалось: через кусты идет какой-то большой зверь.
– Живое мясо под носом бегает! – не унимался голодный Затычка.
– Ладно, – сдался Полосатик. – Как ловить будем?
– Ловушкой! – сразу предложил Шустрик.
– А из чего сделаем?
Друзья принялись перебирать вещи. На ловушку больше всего походили котелки.