Трое на четырёх колёсах
Шрифт:
Переночевали мы в Олдборо, а на следующий день были уже в Ярмуте, где я принял решение бросить яхту, ибо мои приятели-яхтсмены не могли меня дальше сопровождать. Ранним утром на пляже мы пустили с молотка всю провизию. Я понес немалые убытки, утешаясь мыслью, что удалось насолить капитану Гойлзу. «Гончую» я оставил на попечение какого-то местного морехода, который взялся за пару соверенов доставить ее в Харидж. Не спорю, быть может, далеко не все яхты такие, как «Гончая»; быть может, встречаются шкиперы и не похожие на мистера Гойлза — однако печальный опыт плавания под парусами вызвал у меня стойкое отвращение как к первым, так и
Джордж также считал, что с яхтами хлопот не оберешься, и предложение Гарриса не прошло.
— А что, если спуститься по Темзе? — не унимался Гаррис. — Когда-то ведь мы недурно провели на реке время.
Джордж продолжал молча курить сигару, а я — колоть орехи.
— Темза уже не та, — сказал я, — уж не знаю, в чем дело, но появилась какая-то сырость, отчего у меня всякий раз начинается радикулит.
— Вот-вот, и со мной тоже творится что-то неладное, — подхватил Джордж. — Не могу спать у реки, хоть убей. Весной я целую неделю жил у Джо, и каждое утро просыпался в семь, ни минутой позже.
— Что ж, настаивать не буду, — сдался Гаррис. — Мне, по правде сказать, река тоже не показана — разыгрывается подагра.
— Лично мне полезен горный воздух, — сказал я. — Не отправиться ли нам в Шотландию?
— В Шотландии сыро, — возразил Джордж. — В позапрошлом году я был в Шотландии три недели, и три недели не просыхал… не в том смысле, конечно.
— Хорошо бы съездить в Швейцарию, — внес свою лепту Гаррис.
— И не мечтай. Одних нас в Швейцарию все равно не отпустят, — сказал я. — Вы же помните, чем все кончилось в прошлый раз? Нам нужно подыскать такие условия, в которых чахнут нежные женские и детские организмы, найти такую страну, где дороги плохи, а гостиницы отвратительны, где нет никаких удобств и нужно постоянно преодолевать трудности. Возможно, придется и поголодать…
— Полегче на поворотах! — закричал Джордж. — Не забывайте, я ведь тоже еду.
— У меня идея! — воскликнул Гаррис. — Велопробег! Путешествие на велосипедах!
Судя по выражению лица Джорджа, идея эта особого энтузиазма у него не вызвала.
— Когда едешь на велосипеде, дорога всегда почему-то идет в гору, — заметил он. — И ветер дует в лицо.
— Но бывают ведь и спуски, и попутный ветер, — сказал Гаррис.
— Что-то я этого не замечал, — процедил Джордж.
— Нет ничего лучше велосипеда, — убеждал нас Гаррис, и я готов был с ним согласиться.
— И знаете, куда мы отправимся? — продолжал он. — В Шварцвальд!
— Но это же сплошной подъем! — воскликнул Джордж.
— Не скажи, — возразил Гаррис, — иногда бывают и спуски. И потом…
Он опасливо огляделся и перешел на шепот:
— В горах проложена специальная такая дорога, вроде железной, а по ней ходят вагончики с зубчатыми колесиками…
Тут отворилась дверь, и появилась миссис Гаррис, которая сообщила, что Этельберта уже надевает шляпку, а Мюриэль, так нас и не дождавшись, продекламировала публике «Сумасшедшее чаепитие».
— В клубе, завтра, в четыре, — прошипел мне на ухо Гаррис, и я передал эту информацию Джорджу, пока мы подымались наверх.
Глава II
С Этельбертой я решил объясниться в тот же вечер. Для начала, придумал я, сделаю вид, что мне нездоровится. Этельберта это заметит, и я объясню все переутомлением. Затем переведу разговор на состояние моего здоровья в целом и, таким образом, подчеркну необходимость принять энергичные и безотлагательные меры. Я даже не исключал возможность того, что Этельберта при создавшихся обстоятельствах сама предложит мне съездить куда-нибудь. Я представил себе, как она скажет: «Нет, дорогой, тебе просто необходимо развеяться, переменить обстановку. Не спорь со мной, ты должен уехать куда-нибудь хотя бы на месяц. Нет, и не проси, я с тобой не поеду. Тебе нужно мужское общество. Попробуй уговорить Джорджа и Гарриса. Поверь, при твоей работе отдых просто необходим. Постарайся на время забыть, что детям нужны уроки музыки, новая обувь, велосипеды, настойка ревеня три раза в день. Постарайся не думать, что на свете есть кухарки, обойщики, соседские собаки и счет от мясника. Не перевелись еще потаенные утолки, где все ново и неведомо, где твой утомленный мозг обретет покой, где тебя посетят оригинальные мысли. Поезжай, а я за это время успею соскучиться и по достоинству оценю твою доброту и преданность, а то ведь я начинаю забывать о твоих положительных качествах: человек, привыкая, перестает замечать сияние солнца и холодный блеск луны. Поезжай и возвращайся отдохнувшим душой и телом. Возвращайся еще более добрым, еще более умным».
Но даже если наши желания и сбываются, то совсем не так, как мы задумали. С самого начала все пошло наперекосяк: Этельберта не заметила, что мне нездоровится, и пришлось самому обратить на это ее внимание.
— Извини, дорогая, мне что-то не по себе.
— Серьезно? А я ничего не заметила. Что с тобой?
— Сам не знаю, — ответил я. — Это уже не первый день.
— Все из-за виски, — решила Этельберта. — Ты ведь обычно не пьешь, разве что у Гаррисов. От виски тебе всегда плохо.
— Виски тут ни при чем. Все не так просто. По-моему, мой недуг скорее душевного, чем телесного свойства.
— Опять ты начитался заумных критических статей, — сказала Этельберта, смягчившись. — Почему бы тебе не послушать моего совета и не бросить их в огонь?
— Статьи тут ни при чем. Между прочим, за последнее время мне попалось несколько весьма лестных отзывов.
— Так в чем же тогда дело?
— Ни в чем. Одно могу сказать: в последнее время меня охватило какое-то странное волнение.
Этельберта посмотрела на меня с любопытством, но ничего не сказала.
— Знаешь, — продолжал я, — утомительное однообразие жизни, сплошная череда тихих, безоблачно счастливых дней способны вселить беспокойство в кого угодно…
— Не греши, — сказала Этельберта. — Безоблачное счастье надо уметь ценить, оно ведь не вечно…
— Я с тобой не согласен. Жизнь, наполненная одними лишь радостями, однообразна. Я иногда задумываюсь, не считают ли святые в раю полнейшую безмятежность своего существования тяжким бременем. По мне, вечное блаженство способно свести с ума. Возможно, я странный человек, порой я сам себя с трудом понимаю… Бывают моменты, — добавил я, — когда я себя ненавижу…