Трое неизвестных
Шрифт:
Бабка Серафима на самом деле их выгнала ближе к обеду, правда, накормив обедом.
Первый блин получился скорее комом, но, сказать по правде, они свою колбаску полностью отбили.
– Да, – прокомментировал Вартанов. – Как государство богатеет и почему не нужно золота ему, когда простой продукт имеет.
– Что-что?
– Ты оказался прав, деньги особо никто ведь не брал. Бартер нас выручил.
Машкалова, несмотря на свои невыдающиеся стати, переносила беременность хорошо. Довольно долго скрывали от Михал Михалыча, что будет девчонка, не хотели расстраивать.
Машкалова хихикала: «Это в честь няни Пушкина?»
Была, оказывается, в роду Вартановых семейночтимая святая лет сто назад, Михаил Михалыч выразил надежду, что новая носительница этого славного имени превзойдет ее достоинствами.
Прикрепилось уменьшительное Ариша.
Жизнь Садофьева наладилась. В том смысле, что Ксанка решилась переступить заветную черту. Кириллыч был отправлен в отпуск, и на ложе, освобожденном от пластинок, состоялось известное действо.
Ирка Ширкова была с тихим скандалом отставлена.
Через неделю тесных отношений, которые, правда, немного смущали Сергея своей церемонностью и однообразием, было объявлено, что они едут знакомиться с родителями.
Садофьев опять испытал чувство, похожее на смущение. Решение было доведено до него в мягкой, но довольно ультимативной форме. Вопрос о том, хочет ли он знакомиться, вообще не стоял. Ловя на себе, как ему казалось, насмешливые взгляды Владимира Кирилловича, Садофьев пытался через ироническую щель выскользнуть из ситуации.
– Мы что, на космодром поедем?
– Нет, почему, на дачу. Папе неудобно приезжать сюда.
Сергей замахал руками, он ни в малейшей степени не собирался нарушать рабочий график государственного человека.
Однако до знакомства с великим конструктором ему предстояло пройти еще через одно испытание. Началось все с того, что Кочережкина вызвала его к себе в кабинет, где никого, кроме нее, не было. Хотя в учебной части все время кто-то крутился в обычное время. Вызвала и с некоторым удивлением, как показалось Садофьеву, вручила ему номер телефона.
– Что это?
– Позвони. И не откладывай.
На том конце провода Сергея ждал довольно неприятный, хотя и корректный голос. Он попросил его явиться к гостинице «Москва» в таком-то часу.
Сказать, что Садофьев разволновался, значит, сказать недостаточно. Тогдашний Лит просто стоял на разговорах о КГБ, все вычисляли стукачей, подозрение по очереди падало буквально на каждого, каждый хоть на секунду становился сомнителен в волнах общественного мнения. Этот слишком народен и прямолинеен, тот, наоборот, кажется тонким и интеллигентным, этот парень – душа нараспашку, а вон тот скрытен как-то совсем нехорошо. Кто-то сорит деньгами, другой скуп как рыцарь.
И, наконец, главное определение: еврей – не еврей. Причем, если еврей – это одновременно было и подозрение, и отмазка. Был один неприятный и ничтожный одновременно типчик, который сам утверждал, что состоит на службе в органах. Некто Черпаков. Почему-то ему никто не верил. Считали, что тянет одеяло на себя, чтобы придать себе значительности.
Садофьев проходил по нескольким пунктам в подозреваемые, но никогда не попадал в эпицентр всеобщих подозрений. Так, между прочим, иногда.
Было понятно, в связи с чем. Точно не из-за его литературной деятельности, которая, кстати, почти совершенно замерла. Возможно, участие в культуртрегерской работе Вартанова. Но она перестала быть актуальной уже год как.
Конечно – Ксанка!
Будут отговаривать, предупреждать, настраивать соответствующим образом.
Одно для себя решил прочно: «Стукачом не буду! Ни за что!»
Кому можно рассказать об этом событии. Настоящий друг, это такой друг, с которым можно поделиться всем, даже вызовом в КГБ.
Прыснул от неожиданности, хотя в общем-то ему было не до смеха.
Решил, что, если станут угрожать, мол, откажись от Ксанки, отступись, он после долгих колебаний, соответствующим образом обставленных, все-таки подчинится.
Прости, Ксюша, но дело зашло слишком далеко.
И вот он стоит посреди холла гостиницы «Москва», высматривая среди снующих туда-сюда гостей агента. Как всегда, тот подходит незаметно, сзади.
– Вы Садофьев?!
Сергей мычит что-то, подтверждая личность.
– Пойдемте.
Они ныряют в коридор, до того Садофьевым незамеченный, и заходят в обыкновенный гостиничный номер.
– Садись.
«Это хорошо, что на “ты”», – думает Садофьев почему-то.
Агент указывает на стул, стоящий посреди комнаты, сам устраивается за обшарпанным столом. Вид у него, как и пишут в шпионских книгах, незапоминающийся, мятый костюм, набрякшие веки – видимо, много работы. Неужели все женятся на дочерях государственных конструкторов?
– Понимаешь, зачем я тебя вызвал.
– Нет.
– Не ври. Ты соблазнил дочь Богдана Ильича!
Садофьев опускает голову.
– Ладно, сделанного не вернешь, только теперь я жду от тебя государственного отношения.
Садофьев посмотрел на него с любопытством. Спина и ладони вспотели, хотя сильного волнения он не чувствовал.
Агент порылся в бумажках на столе.
– Литературный институт?
– Да, – пискнул Сергей.
И дальше последовала короткая, но внушительная лекция про военную угрозу Запада, про то, какое большое дело делает Богдан Ильич, работая над своим истребителем. Особенно после того, как этот скот Беленко угнал МИГ-25 в Японию.
– Понял?
– Да.
Им действительно, когда он еще служил, доводили об этом прискорбном инциденте, и факт предательства он, безусловно, осуждал.
– Я не знаю, как они будут действовать, могут подъехать на кривой козе, позвать в сомнительную компанию с иностранцами, а может, даже и без иностранцев и там уж… Может твой приятель завести речь о Богдане Ильиче, так ты что?
– Что?
– Дай нам знать.
Садофьев бурно и жарко вспотел. Вот оно – вербовка!
– Что ты молчишь?