Трое уцелевших. Наковальня времени. Открыть небо
Шрифт:
Мандштейну довелось как-то слышать историю руководителя филиппинской общины, продавшего протоколы заседания врагам. Этого бедолагу привезли в Санта-Фе и парализовали чувствительные болевые центры его мозга. Казалось бы, чего лучше — никогда больше не испытывать боли! Однако теперь этот несчастный не знал, когда холодно, а когда горячо. Ушибы, порезы, ожоги, внутренние болезни, до поры не обнаруживающие себя, будут изнурять тело, которое захиреет и умрет. Он может лишиться пальца, оторвать себе клок кожи… Да, такой человек может откусить
Мандштейну стало страшно. В это время открылась дверь, и в комнату вошел человек.
— Вы — эспер? — нервно спросил Мандштейн.
Вошедший — невзрачный, с тонкими губами и гладко зачесанными волосами оливкового цвета, стройный до хрупкости мужчина — кивнул.
— Лягте, пожалуйста, на пол, — сказал он мягким, приятным голосом. — И расслабьтесь. Я вижу, вы боитесь меня, а это мешает. Вы не должны бояться.
— Почему не должен? Вы же собираетесь манипулировать моей душой.
— Не надо преувеличивать. Пожалуйста, расслабьтесь…
Лежа на покрытом резиной полу, Мандштейн пытался сбросить напряжение.
Эспер сел в угол, скрестив ноги в позе йога, и не глядел на Мандштейна, который нервничал, не зная, что же сейчас произойдет.
Он уже не раз видел эсперов. С тех пор как сто лет назад удалось исследовать своеобразный механизм сверхчувственного восприятия и его начали культивировать путем естественного отбора, количество эсперов заметно выросло. Правда, их способности часто были непредсказуемы, так как эсперы не всегда могли их контролировать. Кроме того, эсперы отличались неровным поведением, болезненной чувствительностью и даже склонностью к психозам. Мандштейн не радовало общество психически нестабильного субъекта.
А ну как этот эспер вместо воздействия на определенные нервные центры возьмет и перевернет шиворот-навыворот всю структуру его памяти? Ведь могло случиться, что…
— Теперь вы можете подняться, — сказал эспер не очень дружелюбно. — Все сделано.
— Что сделано? — спросил Мандштейн.
Эспер коротко рассмеялся.
— Это вам не обязательно знать.
Невидимая дверь в стене открылась во второй раз, и эспер ушел.
Мандштейн встал и спросил себя: где он и что с ним случилось? Он встал на транспортную ленту, потом его толкнул какой-то мужчина…
Худощавая женщина с выступающими скулами и веками из мерцающей фольги пригласила:
— Пройдемте, пожалуйста!
— Куда и зачем я должен идти?
— Доверьтесь мне и пойдемте.
Мандштейн вздохнул и прошел по коридору в другое помещение. Посреди комнаты находился металлический резервуар, формой и величиной напоминающий гроб. Мандштейн, конечно же, очень хорошо знал, что это маленькая регенерационная камера. Она применялась для полной физической и психической разгрузки. Но служила и для менее гуманных целей: человек, пробывший в регенерационной камере дольше положенного времени, становился безвольным и податливым.
— Раздевайтесь и садитесь в ванну, — сказала женщина.
— А если я этого не сделаю?
— Вы это сделаете.
— Надолго?
— На два с половиной часа.
— Это слишком много, — сказал Мандштейн. — Я очень сожалею, но я не чувствую себя настолько утомленным. Покажите мне, пожалуйста, выход на улицу.
Женщина сделала легкое движение, и в то же мгновение в помещение вкатился робот — огромный и страшный на вид. Мандштейн еще не разу в жизни не вступал в схватку с роботом. Не захотел и сейчас.
А женщина вновь указала на регенерационную камеру.
«Какой-то страшный сон, — подумал Мандштейн. — Кошмарный, нереальный сон».
Он начал раздеваться. Камера загудела, извещая о готовности.
Мандштейн сел в нее и, заткнув уши, наложил дыхательную маску. Потом окунулся в теплую жидкость. Он ничего не видел и не слышал, с внешним миром его связывал только шланг для дыхания.
Вскоре Мандштейн полностью расслабился. И комплекс амбициозности, конфликтности, чувства вины, вожделений, неосуществленных желаний и идей постепенно начал распадаться.
Он еле проснулся, когда его вытащили из камеры. Сам он едва мог держаться на ногах, так что пришлось его поддерживать. Он получил одежду и заметил, что это была одежда еретиков, но догадался не задавать вопросов.
Но сам себя спросил: как же могло случиться такое? Наконец на его действительно безвольное лицо была натянута термопластическая маска. Судя по всему, он должен был вновь путешествовать инкогнито.
В холле аэропорта Мандштейн с удивлением обнаружил, что все надписи сделаны по-арабски. Где же он? В Каире? В Мекке? Или в Бейруте?
Для Мандштейна и женщины с искусственными веками был заказан отдельный салон. Во время полета спутница несколько раз пыталась задавать вопросы, но Мандштейн никак не реагировал на них, лишь изредка пожимал плечами.
Самолет совершил посадку на аэродроме Тарритаун. Наконец-то знакомая территория! Электронные часы подсказывали Мандштейну, что сейчас среда, 13 марта 2095 года, 9 часов 05 минут. Он вспомнил, что спешил домой накануне, во вторник. Интересно, что же он делал всю вторую половину дня во вторник и ночь со вторника на среду? Пятнадцать-шестнадцать часов совершенно выпали у него из памяти.
Когда они уже находились под куполом здания таможенного контроля, женщина прошептала:
— Идите в туалет, третья кабина, и смените там вашу одежду.
Мандштейн послушно направился к туалету и в указанной кабине нашел пакет, в котором оказалась его голубая ряса. Поспешно сняв зеленую одежду, Мандштейн натянул голубую, потом вспомнив о маске, сорвал ее и выбросил в унитаз. Сложил зеленую одежду, перевязал и, не зная, что с ней делать, оставил в туалете.
Когда он вышел, прямо к нему направился мужчина среднего возраста. С радостной улыбкой, протягивая руку, он воскликнул: