Трое уцелевших. Наковальня времени. Открыть небо
Шрифт:
— Аколит Мандштейн!
— Да. — Мандштейн не имел понятия кто это, но руку пожал.
— Хорошо поспали?
— Я?… Да, конечно… — удивленно произнес Мандштейн. — Очень хорошо…
В следующий момент они обменялись взглядами, и Мандштейн, к своему удивлению, не смог вспомнить, зачем он ходил в туалет и что там делал.
Забыл он и о том, что был в какой-то арабской стране и носил зеленую рясу еретиков.
Он был уверен, что провел ночь в своей скромной комнате, хотя не совсем ясно, что же ему нужно здесь, на аэродроме, и как
Однако это было не так уж важно.
Почувствовав голод, он купил в буфете аэропорта обильный завтрак и тут же, стоя, съел его. В десять Мандштейн был уже в общине, готовый исполнять свой долг. Около одиннадцати мимо прошел брат Лангхольт и сердечно поздоровался.
— Вас не очень взволновал наш вчерашний разговор, Мандштейн?
— Я… Я сделал из него выводы.
— Вот и хорошо! И не надо быть таким честолюбивым. Все придет в свое время. А теперь прошу вас спуститься вниз и проверить гамма-излучение.
— Хорошо.
Мандштейн поспешил вниз по лестнице и подошел к алтарю сбоку. Голубой Свет продолжал сиять — источник спокойствия и уверенности в мире беспокойства и неуверенности. Аколит вынул гамма-счетчик из ниши, где он хранился, и, просмотрев данные, записал их. Он вернулся к своим обычным обязанностям.
5
Вызов в Санта-Фе пришел через три недели. Это поразило руководство общины, как удар молнии. Наконец известие достигло и ушей Мандштейна. Его принес один из коллег.
— Тебя просят зайти в кабинет Лангхольта. У него начальник округа Кирби.
Мандштейн испугался:
— Зачем же я им нужен? Я же ни в чем не провинился…
— А разве я сказал, что у тебя будут неприятности? Какая-то важная новость. Они там очень взволнованы. Кажется, пришел приказ из Санта-Фе.
«Странно», — подумал Мандштейн и поспешил в кабинет Лангхольта. Кирби стоял у книжных полок. Он оказался настолько похожим на Лангхольта, что их можно было принять за братьев. Оба — высокие, худые, с аскетическими лицами, примерно одного возраста, серьезны. Чувство ответственности выражали не только их лица, но и во вся фигура.
Мандштейн никогда не видел Кирби вблизи. Ходили слухи, что раньше Кирби был служащим ООН, занимал высокий пост, но лет пятнадцать-двадцать тому назад почему-то решил покинуть его и вступить в Братство. Здесь он также дослужился до высокой должности: стал начальником одного из пятнадцати округов, на которые была поделена страна, а значит, одной из пятнадцати самых важных персон североамериканской организации. Его седые волосы были коротко пострижены, а выражение серо-зеленых глаз было столь странным, что Мандштейн с трудом выдерживал их взгляд. Когда Кирби вот так посмотрел на Мандштейна, тот мысленно спросил себя: «И как я отважился написать этому человеку письмо?» Кирби едва заметно улыбнулся:
— Мандштейн?
— Да, сэр.
— Называйте меня братом, Мандштейн. Брат Лангхольт сообщил мне, что очень вами доволен.
«Вот как», — удивился Мандштейн.
Лангхольт подтвердил:
— Я рассказал начальнику округа, что вы честолюбивы, прилежны и активны. Указал и на то, что этими качествами вы обладаете как раз в необходимой степени, может быть, даже в избытке. Но в Санта-Фе все придет в норму.
Мандштейн не мог выговорить ни слова.
— Сэр… Э-э… Я думал, брат Лангхольт, что мне отказали в переводе в Санта-Фе.
Кирби кивнул:
— Так оно и было. Но этот вопрос ставился на повестку дня еще раз и был решен иначе. Там как раз нужны несколько аколитов, но не эсперов. Вот мы и пересмотрели вопрос. Конечно, желающих было больше, чем необходимо, так что можете считать, вам повезло. Надеюсь, вы не переменили своего мнения и по-прежнему хотите, чтобы вас перевели в Санта-Фе?
— Конечно, сэр… брат Кирби!
— Вот и хорошо! У вас неделя на сборы. — Серо-зеленый взгляд Кирби внезапно стал пронзительным. — Надеюсь, вы будете нам полезны и оправдаете наше доверие, Мандштейн!
Мандштейн не мог понять, действительно ли его собираются перевести в Санта-Фе или просто хотят избавиться от него. Но бывают же чудеса, и нужно принимать их как реальность, не задавая лишних вопросов.
Когда прошла неделя, он последний раз поклонился Голубому Огню, попрощался с Лангхольтом и коллегами и отправился в путь с маленьким саквояжем.
Около полудня он был уже в Санта-Фе. Аэродром буквально кишел бело-голубыми рясами. Еще никогда Мандштейн не видел их в таком количестве в общественном месте. Он посмотрел сквозь стекло на ландшафт, простирающийся за аэродромом. Небо здесь было необычайной синевы, а вокруг — необъятная желто-бурая равнина (Мандштейн никогда не видел такой большой равнины), лишь кое-где оживляемая желто-зелеными кустиками. Вдали, еле видимые, возвышались горы из песчаника.
— Брат Мандштейн? — окликнул его какой-то толстый аколит.
— Да.
— Я — брат Каподимонте. Буду вас сопровождать. У вас есть багаж? Нет?
Хорошо! Пойдемте!
На залитой солнечными лучами площади их ожидала машина. Мандштейн положил саквояж на заднее сиденье и забрался под купол машины-капсулы.
Каподимонте сел за руль и включил электромотор.
Машина загудела и быстро помчалась вперед.
Каподимонте на вид было лет сорок. «Немного староват для аколита», подумал Мандштейн.
— Вы здесь в первый раз? — спросил сопровождающий.
— Да, — ответил Мандштейн. — Чудесный пейзаж.
— Вы уже обратили на это внимание? Да, здесь чувствуешь себя совершенно раскованным, свободным от всего мелочного. Так много места, пространства. В каждой долине доисторические руины. Когда вы здесь акклиматизируетесь, можете съездить в Фриольский каньон полюбоваться пещерами. Вас интересуют такие вещи, Мандштейн?
— Я мало разбираюсь в этом, но с удовольствием посмотрю.
— А какая у вас специальность?