Трое в лодке, не считая собаки
Шрифт:
После завтрака мы поймали ветер, который мягко пронес нас мимо Уоргрейва и Шиплейка. Растаявший в сонном полуденном летнем солнце, уютно устроившийся в излучине, Уоргрейв напоминает, когда глядишь с лодки, прелестную старинную картину, которая надолго запечатлевается на сетчатой оболочке памяти.
Уоргрейвский «Георгий и Дракон» кичится своей вывеской, одну сторону которой расписал член Королевской Академии Лесли, другую — тоже какой-то Ходжсон [51] . Лесли изобразил битву, Ходжсон дорисовал сцену «После битвы» — Георгий, закончив работу, отдыхает за пинтой пива.
51
…одну
В Уоргрейве жил Дэй, автор «Сэнфорда и Мертона» [52] , и — к еще большей чести этого городка — был здесь убит.
В уоргрейвской церкви находится мемориальная доска в честь миссис Сары Хилл. Она завещала капитал, из которого ежегодно на Пасху надлежало делить один фунт стерлингов между двумя мальчиками и двумя девочками, которые «никогда не выходили из повиновения родителям; никогда, насколько это было известно, не бранились, не говорили неправды, не брали ничего без спросу и не разбивали стекол». Только представьте — отказаться от всего этого за пять шиллингов в год! Игра не стоит свеч.
52
…В Уоргрейве жил Дэй, автор «Сэнфорда и Мертона»… — см. примечание к Главе VI.
В городе говорят, что некогда, много лет назад, действительно появлялся мальчик, который действительно не делал ничего подобного (во всяком случае, его ни в чем ни разу не уличили, а это и все что от него ожидалось и вообще было нужно) и таким образом обрел венец славы. Его посадили под стеклянный колпак и в течение трех недель показывали в городской ратуше.
Дальнейшая судьба денег никому не известна. Говорят, каждый год их передают в ближайший музей восковых фигур.
Шиплейк — очаровательный городок, но он стоит на холме, и с реки его не увидишь. В шиплейкской церкви венчался Теннисон [53] .
53
В шиплейкской церкви венчался Теннисон. — Альфред Теннисон, Первый барон Теннисон (1809–1892), один из самых известных и популярных английских поэтов, поэт-лауреат с 1850 г (звание придворного поэта, утвержденного монархом и традиционно обязанного откликаться памятными стихами на события в жизни королевской семьи и государства).
Дальше, до самого Соннинга, река вьется сквозь великое множество островков. Здесь она спокойна, тиха и безлюдна. Только в сумерках по берегам гуляют две-три парочки деревенских влюбленных. «Арри и Фитцнудл» остались позади в Хенли [54] , а до унылого, грязного Рэдинга еще далеко. Эта часть реки предназначена для мечтания об ушедших днях, исчезнувших лицах и образах; о вещах, которые могли бы случиться, но не случились, будь они прокляты.
В Соннинге мы вышли на берег и отправились на прогулку. Это самый волшебный уголок на всей Темзе. Он больше похож на декорацию, чем на настоящий город, выстроенный из кирпича и извести. Каждый дом здесь утопает в розах, которые теперь, в начале июня, расцветали в облаках элегантного великолепия. Если вы попадете в Соннинг, останавливайтесь в «Быке», за церковью. Это настоящая старинная деревенская гостиница — зеленый квадратный дворик перед фасадом (где на скамеечках под деревьями собираются в вечерний час старики, хлебнуть эля и обсудить местные политические события), низкие чудные комнатки, решетчатые окошки, неуклюжие лесенки, петляющие коридорчики.
54
«Арри и Фитцнудл» остались позади в Хенли… — насмешливая референция на аристократов, Fitznoodle состоит из старинной аристократической приставки Fitz и noodle (балда, дурень, олух).
Побродив с часок по милому Соннингу, мы решили вернуться на какой-нибудь островок из Шиплейкских и устроиться там на ночлег — торопиться к Рэдингу уже было поздно. Когда мы устроились, было, тем не менее, все еще рано, и Джордж сказал, что — так как времени было еще полно — нам предоставляется превосходный случай приготовить шикарнейший ужин. Он сказал, что продемонстрирует нам высший класс речной кулинарии, и предложил состряпать из овощей, остатков холодной говядины и всяких прочих объедков рагу по-ирландски.
Мысль показалась пленительной. Джордж набрал хвороста и развел костер, а мы с Гаррисом уселись чистить картошку. Никогда бы не подумал, что чистка картошки — такое сложное предприятие. Это оказалось самой в своем роде серьезной работой, в которой мне когда-либо доводилось принимать участие. Мы взялись за дело бодро, можно даже сказать, игриво; но когда мы покончили с первой картофелиной, от нашей беспечности не осталось и следа. Чем больше мы ее чистили, тем больше шелухи на ней оставалось. Когда мы срезали всю шелуху и вырезали все глазки, собственно картофелины не осталось (во всяком случае ничего, достойного упоминания). Джордж подошел и посмотрел — она была величиной с орешек. Он сказал:
— Это никуда не годится. Вы только все гробите. Ее нужно скоблить.
Мы начали скоблить, но оказалось, что скоблить еще труднее чем чистить. У этих картошек такие необычайные формы, сплошные шишки, бородавки и дупла. Мы усердно трудились двадцать пять минут и отскоблили четыре штуки. Затем мы объявили забастовку. Мы сказали, что остаток вечера у нас уйдет, чтобы отскоблить самих себя.
Чтобы превратить человека в помойку, лучшего способа чем отскабливание картошки я не видел. Было трудно поверить, что шелуха, в которой мы с Гаррисом едва не задохлись, происходит от четырех картофелин. Это показывает, как много значат экономия и аккуратность.
Джордж сказал, что класть в ирландское рагу всего четыре картофелины просто глупо, поэтому мы вымыли еще с полдюжины и сунули их в кастрюлю не чистя. Еще мы положили кочан капусты и фунтов десять гороха. Джордж все это перемешал и сказал, что остается еще пропасть места. Тогда мы тщательно осмотрели обе корзины, выковыряли все остатки, объедки, огрызки и высыпали весь хлам в рагу. У нас были еще полпирога со свининой и кусок холодной вареной грудинки; их мы сунули тоже. Потом Джордж нашел полбанки консервированной лососины и опорожнил ее в котелок.
Он сказал, что в этом состоит преимущество ирландских рагу: можно избавиться от целой кучи ненужных вещей. Я выудил из корзины два треснувших яйца, и они тоже пошли в дело. Джордж сказал, что от яиц становится гуще соус.
Я уже забыл остальные ингредиенты; знаю только, что ничего не пропало даром. Еще я помню, как, уже ближе к концу, Монморанси (который проявлял к происходящему, во всех аспектах, большой интерес) куда-то ушел, с серьезным и задумчивым видом, и вернулся спустя пару минут, имея в зубах дохлую водяную крысу. Явным образом он также хотел внести в трапезу и собственный вклад; но с искренним ли стремлением, или намереваясь поиздеваться, сказать не могу.
Мы провели обсуждение вопроса о том, класть крысу в рагу или не класть. Гаррис сказал, что с крысой все будет нормально, если она перемешается со всем остальным, и что сгодится каждая мелочь; однако Джордж уперся в отсутствие прецедента. Он говорил что не слышал о том, чтобы в ирландские рагу клали водяных крыс, и что он, для большей верности, от экспериментов бы воздержался.
Гаррис сказал:
— Если ты не будешь пробовать ничего нового, как ты узнаешь что это такое? Вот такие как ты и тормозят мировой прогресс. Подумай, ведь кто-то однажды попробовал немецкую сосиску!