Трое в лодке, не считая собаки
Шрифт:
Ирландское рагу имело ошеломляющий успех. Кажется, никогда в жизни я так не наслаждался едой. В этом рагу было что-то такое свежее, такое пикантное. Наши вкусовые рецепторы устают от старых, избитых вещей, а здесь было блюдо с новой изюминкой, с таким вкусом, равного которому на Земле не было.
К тому же оно было питательно. Как сказал Джордж, здесь было что пожевать. Горох и картошка могли быть, конечно, помягче, но зубы у нас у всех хорошие, так что это было нестрашно. Что же касается соуса, соус был целой поэмой — для слабых желудков, может быть, несколько тяжеловатой, но содержательной.
В
В течение всего путешествия он проявлял к чайнику существенный интерес. Он часто садился и наблюдал, с озадаченным видом, как тот кипит и булькает, и то и дело рычал на него, подстрекая. Когда тот начинал шипеть и плеваться, он принимал это как вызов на поединок и готовился к драке, но в этот самый момент кто-нибудь подбегал и уносил добычу раньше, чем он успевал ее сцапать.
Сегодня он принял меры заблаговременно. Едва чайник начал шуметь, как Монморанси взрычал, вскочил и двинулся на него с угрожающим видом. Чайник был маленький, но это был чайник, исполненный мужества — он взял и плюнул в него.
— Ах так! — взрычал Монморанси, оскалив зубы. — Я т-те покажу, как дерзить почтенным трудолюбивым псам! Жалкий, длинноносый ты грязный засранец. Выходи!
И он бросился на бедный маленький чайник и цапнул его за носик.
Вслед за этим вечернюю тишину нарушил душераздирающий вопль. Монморанси выскочил из лодки и предпринял оздоровительный моцион, в программу которого вошли три круга по острову на скорости тридцать пять миль в час, с регулярными остановками для зарывания носа в холодную грязь.
С этого дня Монморанси стал относиться к чайнику со смесью благоговейного трепета, подозрения и ненависти. Всякий раз только увидев чайник, он поджимал хвост и рыча пятился прочь; а когда чайник ставили на спиртовку, он быстро вылезал из лодки и отсиживался на берегу, пока чай не заканчивался.
После ужина Джордж вытащил свое банджо и собрался попрактиковаться, но Гаррис запротестовал. Он сказал, что у него разболелась голова, и что этого он просто не переживет. Джордж полагал, что музыка, напротив, может пойти ему только на пользу — он сказал, что музыка часто успокаивает нервы и излечивает головную боль, и для примера брякнул несколько нот.
Гаррис сказал, что пусть уж лучше у него болит голова.
Джордж не научился играть на банджо до сих пор. Он встретил слишком мало поддержки у окружающих. Два или три раза, по вечерам, пока мы шли по реке, он пытался поупражняться, но успеха не имел. Гаррис комментировал его игру в выражениях, которые могли лишить мужества кого угодно; вдобавок к этому Монморанси всякий раз садился рядом и, пока Джордж играл, выл не переставая. Шансов у человека в таком случае мало.
— Какого хрена он так воет, когда я играю? — бесился Джордж, прицеливаясь в него ботинком.
— А какого хрена ты так играешь, когда он воет? — возражал Гаррис, подхватывая ботинок. — Оставь его в покое! Как же ему не выть? У него музыкальный слух, вот он и воет, когда ты играешь.
Тогда Джордж решил отложить изучение банджо до возвращения домой. Но и тут шансов у него оказалось немного. Миссис Поппетс являлась к нему и говорила, что ей очень жаль — потому что лично она слушать Джорджа любит — но леди, которая живет наверху, в интересном положении, и доктор боится, как бы это не повредило ребенку.
Тогда Джордж попытался уносить банджо по ночам из дома и практиковаться по ночам в соседнем квартале. Но жители пожаловались в полицию; однажды ночью за Джорджем установили слежку, и он был схвачен. Улики не вызывали никакого сомнения, и его приговорили к соблюдению тишины в течение шести месяцев.
После этого у Джорджа, похоже, руки опустились совсем. Когда эти шесть месяцев истекли, несколько слабых попыток возобновить занятия он все-таки сделал, но встретил все то же — всю ту же холодность и отсутствие сочувствия со стороны света, с которой ему нужно было сражаться. В конце концов он отчаялся совершенно, подал объявление о продаже инструмента, почти за копейки, «ввиду ненадобности» — и обратился к изучению карточных фокусов.
Какое, должно быть, беспросветное это занятие — учиться играть на музыкальном инструменте! Казалось бы Обществу для его же собственного блага следует изо всех сил помогать человеку в обретении искусства игры на музыкальном инструменте. Так нет же!
Я знавал молодого человека, который учился играть на волынке. Просто удивительно, какое сопротивление ему приходилось преодолевать. Даже его собственная семья не оказала ему, как это называется, активной поддержки. Его отец с самого начала был решительно против и не проявлял решительно никакого участия.
Обычно мой приятель вставал спозаранку и занимался; но от такого графика ему пришлось отказаться из-за сестры. Она была слегка набожна и считала, что начинать утро подобным образом — большой грех.
Тогда он стал играть по ночам, когда семейство ложилось спать, но из этого тоже ничего не вышло, так как дом приобрел очень нехорошую репутацию. Запоздалые прохожие останавливались под окнами, слушали, а наутро распространялись по всему городу, что прошлой ночью у мистера Джефферсона было совершено зверское убийство. Они описывали вопли жертвы, грубые ругательства и проклятья убийцы, мольбы о пощаде и последний, предсмертный хрип мертвеца.
Тогда моему знакомому разрешили упражняться днем на кухне, при плотно закрытых дверях. Однако, несмотря на такие предосторожности, наиболее удачные пассажи все-таки проникали в гостиную и доводили матушку почти до слез.
Она говорила, что при этом вспоминает своего несчастного батюшку (бедняга был проглочен акулой во время купания у берегов Новой Гвинеи; что общего между акулой и волынкой, она объяснить не могла).
Наконец ему сколотили небольшую хибарку в самом конце сада, за четверть мили от дома, и заставили таскать туда свое оборудование всякий раз, когда он собирался его задействовать. Но случалось что в доме появлялся гость, который ничего об этом не знал и которого забывали предостеречь. Гость отправлялся прогуляться по саду и вдруг попадал в радиус слышимости волынки, не будучи к этому подготовлен и не зная, что сие может быть. Если это был человек сильный духом, он просто падал в обморок. Люди с обычным, среднестатистическим интеллектом обычно сходили с ума.