Трое в новых костюмах

Пристли Джон Бойнтон

Алан с епископом знаком не был.

— Суетливый политикан, — ворчливо сказал мистер Толгарт. — Шлет мне всякие буклеты и прочий мусор, будто мы с ним работники социального обеспечения. Разве это священник? Ему бы заведовать каким-нибудь богоугодным заведением — детским домом, приютом для старушек, убежищем для оступившихся гувернанток. Мы с ним оба в Аду, а он этого даже не подозревает. Но я вас задерживаю.

— Нет, нет. Я просто не знаю, может быть, вы хотели видеть маму? Или дядю Роднея?

— Вашего дядю Роднея,

разумеется, нет, — решительно, но вполне любезно ответил мистер Толгарт. — Он всегда был человек довольно вздорный, если мне будет позволено так выразиться, а в последнее время стал совершеннейшим скоморохом. Вздумал донять меня какими-то несусветными музыкальными разговорами. А вашу матушку я, разумеется, всегда рад видеть.

Он выжидательно посмотрел на Алана.

— Я подумал, может быть, вы зашли к ней по какому-то делу?

Мистер Толгарт задумался.

— К вам у меня дела быть не могло, поскольку хоть я и рад встрече, но о вашем возвращении осведомлен не был. Да, я вашу мысль понял. Очевидно, я имел намерение повидаться с вашей матушкой. Но вот по какому поводу? Ах да, насчет утренней службы. А вот и она сама.

Леди Стрит была в вечернем туалете, и тут Алан вспомнил, что сегодня он с матерью, Энн и Джералдом приглашен на ужин к лорду Дарралду.

— Здравствуйте, здравствуйте, мистер Толгарт. Вот так сюрприз! — воскликнула она. И сразу же обратилась к Алану: — Алан, милый, беги, пожалуйста, наверх и переоденься. Ты разве забыл, что мы едем в гости?

— Я помню. Но переодеваться не буду.

— Вечерний костюм не обязателен. Но нельзя же тебе ехать в этом ужасном пиджаке.

— Можно, мама. Более того, я именно в нем и поеду.

— Милый, не дури. Он же плохо сидит, и покрой никуда не годный. У тебя где-то тут еще остались приличные вещи. Ступай поищи, а я пока поговорю с мистером Толгартом.

Но он искать не стал. Он провел несколько минут в ванной, а потом, чтобы убить время, заглянул к дяде Роднею. Тот кончил прослушивать Брукнера и теперь, лежа на кушетке, читал «Бейсбольные новости».

— Кто этот лорд Дарралд, у которого вы сегодня ужинаете? — спросил дядя Родней.

— Он купил Харнворт…

— Ну и глупец. Я бы этот дурацкий здоровенный сарай и задаром не взял. Что еще он купил?

— Он хозяин «Ежедневного листка», «Санди сан» и еще нескольких изданий…

— Не читаю. Индустрия и все такое?

— Да. Индустрия и все такое. Мама говорит, он чудовищно богат и влиятелен и, разумеется, довольно вульгарен. Я думаю, она везет меня к нему в надежде на то, что я понравлюсь его сиятельству и он предложит мне работу.

— В этом костюмчике страхового агента ты ему не понравишься, — сказал дядя Родней.

— Не понравлюсь, значит, не понравлюсь. К тому же я сомневаюсь, что он мне понравится.

— Верно. Вообще я думаю, что единственный способ получить работу у этой публики, — наплевать, как они к тебе

относятся. Тогда они могут заинтересоваться и пригласить тебя. Но только прошу тебя, мой милый, не иди ты в эти борзописцы, которые разъезжают по званым обедам и ужинам, а потом печатают сплетни в газетах.

Алан рассмеялся.

— Это все дела прошлые.

— Не скажи, мой друг. Ты просто отстал от жизни. Я только вчера получил письмо от Джонни Делмейна, он пишет, что его младший сынок заключил контракт на поставку сплетен в газету — тысяча пятьсот фунтов в год, да еще сколько влезет на расходы. А ты говоришь.

— Господи! Неужели мы снова беремся за прежнее? — изумился Алан. — Надо будет выяснить. Кстати сказать, там пришел мистер Толгарт. Мы с ним побеседовали.

— С ним беседовать невозможно. Совсем из ума выжил. Четвертая печать, а? И прочая чушь?

— Он говорит, что мы — в Аду. Прямо здесь и сейчас. И я должен признать, что в последнее время бывали минуты, когда я готов был бы с этим согласиться. По его словам, мы идем к уничтожению друг друга.

— Полная чепуха! Наоборот, начнем небось сейчас размножаться, как кролики, помяни мое слово. А вот что мы уничтожим, — вернее, уже, можно сказать, уничтожили, — так это тот образ жизни, каким только и стоит жить. Останутся заводы, сгущенное молоко, эстрадные певцы. Вы сможете передвигаться со скоростью четырехсот миль в час в любом направлении, да только что проку? Куда ни подайся, всюду одинаковая дурь и тощища, что на одном конце, что на другом. Русские и американцы на пару будут всюду распоряжаться. Не по вкусу тебе русская ежегодная конференция работников цементной промышленности — можешь попробовать лос-анджелесский конкурс трясунов с притопом или соревнование на самые красивые лодыжки среди галантерейщиц Нью-Йорка.

— Вы бы, конечно, выбрали соревнование лодыжек, дядя Родней, — с ухмылкой сказал Алан.

— И выбрал бы, — подтвердил старый джентльмен, — если бы красивая лодыжка была знаком своеобразия личности, женской прелести, огня, изюминки. Но когда все будет сведено к одному среднему уровню безвкусной, скучной серятины, чего уж тут…

— Послушайте, дядя, — уже почти всерьез заспорил Алан, — вы что же, считаете меня скучным? По-вашему, я менее яркая и своеобразная личность, чем были вы в моем возрасте?

— Несомненно, — ответил дядя Родней. — Ты не знал меня, когда я был в твоем возрасте, так что вопрос твой извинителен. Ты славный юноша, конечно, храбрый, как лев, неглупый, и так далее. Но никто из моих ровесников не назовет тебя личностью яркой, темпераментной и оригинальной. Ни в коей мере. Скажут, как говорю и я, что ты человек приличный, положительный, но… скучный.

— Ах, вот, оказывается, как? — возмутился Алан. — Послушайте, вы же ничего обо мне не знаете! Вы понятия не имеете о моей жизни. Оттого что я прихожу сюда и вежливо слушаю…