Трое в новых костюмах
Шрифт:
Он сразу ощутил огромное, необъяснимое облегчение, какое всегда испытывают мужчины, освободившись от щупа женской проницательности.
— Есть, ма! — крикнул он и бросился из дому.
В толпе на автобусной остановке у поворота дороги он увидел парня по фамилии Пеллит, который славился своей болтливостью.
— О, Герберт! Здорово! Ты, оказывается, вернулся?
— Как видишь, — отозвался Герберт. Он вовсе не жаждал всю дорогу в автобусе слушать разглагольствованья Пеллита.
— Вижу, вижу, — не отвязывался Пеллит. — Постой-ка, Эдди Моулд
— Вместе. И вернулись тоже вместе. А что?
— Да вот, скандалит друг Эдди.
Герберт заинтересовался.
— Не похоже на него. Мы все время были рядом, он парень хороший, спокойный. Конечно, если его не довести, покуда уж он себя не помнит. Видел я пару раз, каков он, когда в бешенстве, — сказал Герберт, припоминая. — Сами не рады были. А что случилось?
— Сижу я вчера в баре… — с охотой принялся было рассказывать Пеллит. — А вот автобус! Дорасскажу, когда сядем.
Автобус набился полный, и им пришлось стоять. Но это не помешало Пеллиту, он прилепился к Герберту, вслед за ним протиснулся между корзин и женских колен и повис, раскачиваясь рядом.
— Сижу я вчера в «Солнце», — начал он заново, конфиденциально крича ему в ухо, — и тут Джордж Фишер — помнишь Джорджа? — вдруг заметил Эдди, Эдди как раз уходил, они оба были под градусом, Джордж и говорит: «Смотрите-ка, кто здесь есть! Старина Эдди», — и дальше в таком же духе, вполне по-дружески, но немного с гонором, как он всегда. А Эдди сказал, чтобы он заткнул пасть, и как двинул его, чуть мозги не вышиб. Публика в баре — врассыпную. Я было подумал, ну, сейчас начнется общая потасовка. Но у Эдди рожа зверская, того гляди прикончит кого-нибудь, можешь себе представить, а Джо Финч, он теперь содержит «Солнце», говорит: «Убирайся отсюда», — ну, Эдди послал его известно куда, а сам и вправду ушел. Слава Богу, между прочим.
Автобус трясся, переваливался сбоку набок. Разговор вести было трудно. Но Герберт все же изловчился, придвинулся к Пеллиту вплотную и спросил, не повышая голоса:
— Эдди был с женой?
Пеллит понимающе ухмыльнулся.
— Да нет, один. Там говорили насчет нее и насчет других еще некоторых, Эдди небось и услышал кое-что. Он с добрый час, если не два, просидел в углу — пил в одиночку, а это ведь не к добру, верно? — и вполне мог разного наслушаться, в «Солнце» народ знаешь какой, что думают, то и брякнут.
— Да про что брякнут?
Пеллит подмигнул, ухмыльнулся еще шире, но ответил не сразу — автобус, громыхая, несся по шоссе, и вести доверительный разговор было невозможно. Но вот подъехали к остановке, и Пеллит принялся вполголоса объяснять:
— У нас ведь тут, ты знаешь, янки стояли. Каждый вечер в «Солнце» толклись, швырялись деньгами, и кое-кто из женщин с ними водили компанию, норовили поживиться чем Бог даст. Мое мнение: бедняга Эдди на этом и погорел.
— Вот оно что.
Автобус двинулся дальше, дребезжа и дергаясь сильнее прежнего, так что у Герберта появился законный предлог на этом прервать разговор. Он не хотел больше ни
— Я так и подумал, что тебе будет интересно послушать про беднягу Эдди, — сказал Пеллит, оправдываясь.
Герберт отказался от мысли о бегстве.
— Ну, ясно. Спасибо, что рассказал.
— Дело в том, — с видом знатока продолжал Пеллит, — и я уже давно это говорю, что парням вроде Эдди теперь нелегко будет приладиться.
— К чему приладиться?
— Ну, просто войти в штатскую колею и… как бы спустить пары.
— А по-моему, чем парням вроде Эдди спускать пары, — проговорил Герберт, глядя тому прямо в глаза, — лучше бы вам, здешней публике, вспомнить о долгах.
— То есть как это?
— Точно не знаю, — откровенно признался Герберт. — Но только мне не по вкусу эти разговоры про «беднягу Эдди». Кто бы говорил. Я видел, как Эдди уступил свое место в шлюпке, когда мы не смогли удержать предмостное укрепление и срочно сматывались под минометным и артиллерийским обстрелом. И я видел, как Эдди… ладно, не имеет значения, — и он раздраженно замолчал.
— Слушай, ну а я-то тут при чем? — недоумевал Пеллит. — Я ему ничего не сделал.
— Знаю. Но тон ты взял, на мой взгляд, неверный. Я близко знаю Эдди Моулда, а вот вас, кто в барах ошивается, — нет. Или скажем иначе — я тоже здесь чужой, как и он. Пока!
Когда Герберт увидел на той стороне площади вывеску «Короны», раздражение его разом унялось. Вон она, слава Богу. Такой же бескомпромиссный в отношениях с самим собой, как и с другими, он стал анализировать, докапываться, откуда у него взялось это радостное чувство, и обнаружил, что причина в той девушке, в Дорис Морган. Ну вот, с ума, что ли, он сошел? Мало давешней перепалки?
И тем не менее, побывав в двух-трех местах по поручениям отца, а затем перекусив в кооперативном кафе, Герберт возвратился на площадь и неторопливо, как человек, старающийся не показать своего нетерпения, вошел в бар «Корона». Сегодня здесь сидело народу больше, чем в тот раз, когда он заходил с Аланом Стритом и Эдди; но Дорис Морган не было. Герберт обругал себя дураком за то, что понадеялся ее застать, за то, что хотел этого, и вообще сдуру он сюда явился. Тем не менее он просидел в мрачности над кружкой пива довольно долго. Люди вокруг его не интересовали, разговоры они вели идиотские.