Трое в новых костюмах
Шрифт:
— А что, дверь открыта, — оправдываясь, заметил сержант Паркинсон. — О, с добрым утром, мистер Дроден. Не знал, что вы здесь.
— Ясно, не знали, — огрызнулся Эдди, с ненавистью глядя в обветренное лицо полицейского. — Некогда было поинтересоваться. Ну, чего вам?
Сержант, почтительно поглядев на пастора, который не выказывал намерения уходить, ответил:
— Ничего срочного. Зайду в другой раз.
— Да ладно, — сказал Эдди. — Выкладывайте.
— Может быть, вам лучше без меня? — Мистер Дроден стал подниматься.
—
— Ну… в таком случае… — улыбнулся мистер Дроден.
Эдди перевел раздраженный взгляд с одного своего гостя на другого. Ишь как спелись, ну прямо душа в душу. Непонятно только, что им надо от него?
Сержант Паркинсон откашлялся, устремил на Эдди суровый взгляд и официальным тоном проговорил:
— Я получил на вас несколько жалоб, Эдди Моулд. Одна — в связи с вашим поведением в питейном заведении «Солнце». Грубо выражался и грозил побоями. Ну ладно, я посмотрел сквозь пальцы. Но вот опять поступила жалоба. Вчера вечером в «Колоколе». Нарекания те же.
— Вот именно. И я еще кой-чего могу от себя добавить, — раздалось с порога у Эдди за спиной. Это была миссис Могсон.
— А ну, проваливай отсюда! — заорал на нее Эдди. Она напугала его, подойдя сзади, и он вконец разозлился. — Вон!
— Вот видите! — воззвала старуха к государству и к церкви. — А у меня тоже жалоба. Кричат тут, ругаются по-всякому и до глубокой ночи дочке моей спать не дают. Возмутительно. То одно тут было безобразие, теперь другое.
Тут Эдди рванулся к ней, она завизжала и отскочила от порога. На самом деле он хотел просто захлопнуть дверь перед ее наглым носом, но она подняла крик, будто он бросился на нее с кулаками. Сержант Паркинсон поспешил ему наперерез, однако Эдди все-таки успел закрыться от вредной старухи.
— Вот и все, — отдуваясь, проговорил Эдди. — Пусть не лезет. Разоралась старая чертовка на чужом пороге. Пакостница!
— Тут вы, может, и правы, — строго сказал сержант. — Однако же это еще одна жалоба. Ведь верно, мистер Дроден?
— Да, да, — поспешно подтвердил мистер Дроден. — Прискорбно. Очень, очень прискорбно. Так что же вы хотели сказать, сержант?
— Я вот что как раз собирался ему сказать, — начал сержант Паркинсон, будто Эдди вообще тут и не было.
— А собирались, так и говорите! — не стерпел Эдди. — Да поживее, и катитесь к чертовой матери!
— Опять грубые выражения. Совсем распоясался. И при ком! — Сержант осуждающе покачал головой. — А собирался я сказать вот что. Вы тут не в армии, Эдди Моулд. Вы гражданское лицо и будьте добры вести себя по-граждански. Иначе у вас будут неприятности — серьезные неприятности. Не воображайте, что раз вы вернулись, то можете делать тут что вам нравится.
— Что мне нравится? — возмутился Эдди. — Нравится? Да я ничего и не сделал еще, чего
Мистер Дроден поднял большую белую ладонь, призывая к спокойствию и Эдди, и рвущегося в бой Паркинсона.
— Нет, нет! Только не будем выходить из себя. Сержант Паркинсон о вас же заботится, его слова — чисто дружеское предостережение…
— И пусть убирается со своими дружескими предостережениями! — орет Эдди. — Я не обязан терпеть, чтобы полицейские сержанты врывались в мой дом. И пасторы, между прочим, тоже…
— Ну, довольно, хватит. — Мистер Дроден величественно поднимается и обращается к сержанту: — Тут имели место кое-какие семейные неприятности, и я надеялся, что, выкурив трубку-другую и поговорив как мужчина с мужчиной…
— А я не желаю выкуривать трубку и говорить как мужчина с мужчиной! — раздается глас Эдди, вопиющего в пустыне раздражения и безысходности.
— Одно дело — что вы желаете или не желаете, и совсем другое — что вам следует делать, — наставительно произносит сержант Паркинсон. — Вы вот мистера Дродена слушать отказываетесь. Меня слушать отказываетесь…
— Так точно. И миссис Могсон тоже отказываюсь. Это уже трое. И еще наберется немало, кого я слушать не собираюсь. Так что двигайте отсюда! — Он свирепо смотрит на них, не произнося больше ни слова. Но потом в душе у него происходит как бы всплеск горечи. — Что это с вами со всеми? С ума, что ли, посходили, или это я не в себе? Потому что я, ей-богу, не понимаю, где я очутился. Если и дальше так пойдет, я не знаю, что могу с кем-нибудь сделать.
— Ничего вы ни с кем не сделаете, — произнес сержант Паркинсон, распахивая дверь перед мистером Дроденом. — И имейте в виду, что я больше вас предупреждать не буду. Прошу вас, мистер Дроден.
Мистер Дроден обернулся напоследок и бросил на Эдди укоризненный взгляд.
— Постарайтесь успокоиться и немного подумать. Помните о своих новых обязательствах, Моулд. И в любое время, если вам…
— Всего хорошего!
Эдди отвернулся от двери. Он был очень зол, в особенности на Паркинсона; но зол он был и на себя. Он знал, что вел себя неправильно, но правильно себя вести у него никак не получалось, словно существовал какой-то таинственный широкий заговор, цель которого — навлечь на него, Эдди, всеобщее осуждение, в том числе и его собственное.
Поразмышляв на эту мрачную тему, он вернулся к уборке. Все-таки какое-то занятие. Если он не может навести порядок в собственных тоскливых мыслях, зато хоть наведет порядок у себя на кухне. Вскоре он сделал открытие: в чулане, позади двух бидонов нашлась бутылка виски в форме плоской фляги, почти полная. Сначала Эдди понюхал, действительно ли это виски? Потом сделал глоток, удостоверился: виски, притом высшего качества. А раз виски, значит, его можно выпить. И Эдди принялся пить. Он выпил всю бутылку большими, огненными глотками.