Троецарствие. Дилогия
Шрифт:
Он отправил Гань Нина с его ударной конницей на разведку. Пират обогнул сражение, вышел во фланг «огромной армии» и увидел, что не такая уж она и большая. Солдаты двигались в очень рассредоточенном строю, а чтобы не потеряться в темноте, были связаны копьями. То есть один брал копье под острие, второй за пятку, и таким вот макаром они маршировали.
Сотня Гань Нина ворвалась в эти разрозненные порядки врага с фланга, откуда никто не ждал атаки. Перепугала бедных копейщиков, которые в таком построении даже отпора не могли организовать.
Центральные порядки войск Ля Ина держались дольше всего — они ведь не изображали из себя вдвое возросшую численность. Их опрокинули спустя час жестокого и очень кровопролитного боя. Потом все пошло уже полегче. Разрозненные войска, цель которых была напугать нас, толкового сопротивления оказать не могли, бросали фонари и строились в привычные порядки. В результате все запутались и перемешались, и еще пару часов битва шла в режиме «все против всех». В основном, конечно, «friendly fire» происходил у синьдунцев, но и мы несли потери от «дружеского огня».
Так, сильно выдвинувшийся вперед отряд мечников оказался зажатым между сразу тремя подразделениями врага. Завязалась рубка, в которой солдаты видели только рядом стоящих товарищей и точно знали, что свои — это они. А кто там дальше вокруг — бог весть!
В полутора сотнях шагов от них вышел из леса отряд моих тяжелых арбалетчиков и увидел мутное темное пятно, в котором угадывалось очень много людей, идущих, как казалось, прямо на них. Капитан арбалетчиков решил, что в той стороне своих быть не может, приказал построиться в боевые порядки и начал гвоздить в темноту.
Они расстреляли весь носимый боезапас, после чего отступили на исходную позицию. А утром, когда битва закончилась, и командиры начали собирать информацию об отсутствующих подразделениях, мечников нашел разведчик. Все пятьсот человек были убиты арбалетными болтами с клеймами поянских мастерских. Как и их враги — арбалетчики перебили четыре отряда. Без малого две тысячи человек.
— У Ваньнан еще собирает сведения о потерях, — закончил свой рассказ Воин. — Но уже сейчас понятно, что в ночном бою мы потеряли не менее пяти тысяч человек только погибшими.
Впору было за голову хвататься! Десятая часть моей армии погибла, а мы даже до стен не дошли! Хорош, Стратег, нечего сказать!
— Что у врага? — уточнил я, держа на лице маску бесстрастности.
— Сложно сказать, брат. Точно не меньше, чем у нас. Сейчас доберемся до штаба, может, у Секретаря уже больше информации.
В штабе, расположенном в центре основного лагеря, обнаружились и Мытарь, и Пират, и даже Прапор. Амазонка, как мне сказали, занималась внешним периметром, то есть отлавливала не успевших убраться за стены города солдат врага.
Меня все приветствовали бурно и радостно. Только Секретарь вел себя сдержанно, а остальные разве что не прыгали. Я тоже чувствовал себя так, будто вернулся
Всех, конечно, интересовало, как мне удалось выбраться из плена, и я выдал им урезанную версию, в которой был невероятно крут, а демон мне, конечно же, не помогал. Фиг его знает, как отреагируют подчиненные, когда узнают, что их начальник — частично одержимый.
После моего рассказа наконец перешли к докладам о состоянии дел.
— Шесть тысяч восемьдесят три человека убиты, — отчитался У Ваньнан, когда я спросил его о точных цифрах потерь. — Девять тысяч шестьсот два человека ранены, из них двести одиннадцать тяжело и, по словам Матушки И, до вечера этого дня не доживут. Остальным нужен уход. Почти семь тысяч смогут вернуться в строй уже через три-четыре дня, остальным понадобится больше времени. Я распорядился отправить их с обозом в Поян.
Я буквально оглох от таких новостей. Пятнадцать тысяч человек в минусе на самом старте кампании! У меня под рукой осталось около тридцати пяти тысяч воинов. Город не взят, к слову. Хорошая вылазка!
— Враг, по моим расчетам, потерял в штурме только убитыми порядка восьми тысяч человек и не меньшее количество ранеными, — продолжил между тем Мытарь. — Теперь, когда мы знаем, что никакого подкрепления Ля Ин не получал, можно с уверенностью заключить, что боеспособных защитников у города осталось не более четырех тысяч. Конечно, на стены можно поставить и раненых, и простых горожан с копьями, но мы же понимаем, что это мало что даст.
Все закивали, я тоже покачал головой. И поймал мысль, ускользающую, словно змея в траве: «Надо атаковать сейчас!»
Созвучные идеи, видимо, были и у всех остальных участников блиц-совещания. Мытарь, собственно, их и озвучил вслух.
— Мы не должны дать врагу восстановить силы. Нужно атаковать. Сегодня, самое позднее, завтра. Сил у нас достаточно, Ля Ин не сможет рассредоточить войска даже для того, чтобы закрыть все стены.
— Если он поставит на стенах стрелков с чо-ко-ку, мы кровью умоемся, — сказал я.
— Если не атакуем сейчас — упадет боевой дух, а противник потихоньку восполнит потери. Не полностью, конечно, но все же, — возразил Прапор. — И многозарядные арбалеты никуда не денутся.
И в этом тоже было зерно истины. Да что ж такое, куда ни кинь — всюду клин!
«Прямо вот обязательно рубиться! — вылез доселе молчавший Лё Ха. — Может, попробовать поговорить?»
А ведь и правда! Ля Ин понимает свое отчаянное положение не хуже нас и, если поднажать, вполне может выбрать жизнь! Плюс какие-нибудь гарантии личной безопасности. Да, это может сработать! Вполне-вполне.
— Давайте предложим ему сдать город, — предложил я.
Капитаны нахмурились, типа, а че, так можно было? Не принято, что ли? Тогда непонятно, почему в «Троецарствии» каждый известный военачальник раза по два-три в плену побывал, а потом продолжал воевать?