Трофей для волчьей стаи
Шрифт:
А еще срамно. Я чувствую, как горят щеки от стыда. Я, как продажная девка, была готова отдаться малознакомому мужчине в темной подворотне и меня за этим застали… И кто? Рагнар! От осознания этого мне становилось еще более стыдно.
— Так попробуй, забери! — рычит Ноайран.
Один миг — и он превращается в волка, черного красноглазого волка, который бросается на Рагнара. Но тот тоже недолго остается человеком.
Я практически вжимаюсь в стену от страха. Два волка дерутся не на жизнь, а на смерть в этом темном закоулке. С
Шерсть летит клочьями. Я зажмуриваюсь, опускаюсь на корточки и обхватываю колени руками. Богиня, как страшно!
Рычание, вой, скулеж сменяют друг друга. Кажется, меня охватывает агония. Я никогда не любила насилие.
Я словно проваливаюсь в какое-то видение.
«Найди меня!» — снова звучит в голове, так навязчиво и требовательно.
— Как? — сквозь слезы спрашиваю я.
«Найди», — повторяет светловолосая дева.
Снова скулеж. Я открываю глаза. Черный волк лежит на мощеной дорожке, белый — сверху. Они оба в крови и знатно изодраны, но мне хватает и пары секунд, чтобы понять, кто победитель.
Пасть белого волка сжалась на шее черного. Красноглазый тяжело дышит, он смотрит на меня так, словно прощается. Я понимаю, что Рагнар его сейчас убьет.
— Не надо! — умоляю я.
От какой-то неведомой силы я подскакиваю и оказываюсь в паре шагов от двух волков.
Белый рычит на меня, сильнее сжав клыки на шее Ноайрана.
— Пожалуйста, Рагнар, — по моим щекам бегут слезы. — Умоляю, не убивай его.
В глазах белого волка одно чувство сменяет другое. Я вижу гнев. Но неожиданно его сменяет другое чувство. Пасть разжимается, и я слышу стон черного волка.
Белый волк сменяет сущность. Теперь передо мной Рагнар.
— Пошли! — рычит он, хватая меня за руку и утаскивая прочь от Ноайран.
— Он выживет? — сквозь слезы спрашиваю я.
— Если ты будешь спрашивать, то я закончу начатое.
Сглатываю и иду за Рагнаром. В душе молюсь, чтобы черный волк выжил. От запаха крови и от страха меня колотит.
— Лучше поторопись, — говорит Рагнар и практически насильно тащит меня в сторону замка.
А я была бы и рада ускорить шаг, вот только не разбираю дороги. В глазах мутнеет. Я всхлипываю.
— Айрин! — раздается то ли разгневанное, то ли взволнованное, я уже точно не могу сказать, ведь не чувствую ни своего тела, ни ног, ни рук. Все чувства словно покидают меня, и остается лишь блаженное спокойствие и тьма, в которую я проваливаюсь и отдаюсь ей без остатка.
Глава 33
Когда хлыст бьет по спине первый раз, кажется, что это будет самым больным ударом. Но это не так.
К боли невозможно привыкнуть, особенно если бьют по старым ранам, которые от всё новых и новых ударов начинают кровоточить.
Каждый удар по коже сначала, словно маленькие молнии, расходятся по телу, а после разливаются жаром. Кажется, что боль настолько невыносима, что упадешь на месте. Казалось, если сейчас Богиня заберет мою душу, я просто засну и забуду весь этот ужас.
Но отец умел бить так, чтобы было больно, но не доходило до обмороков. Первый удар, второй… Я сжимаю зубы, держу внутри себя всю боль.
Третий — чувствую, как горит кожа, кажется, даже кости горят. Четвертый — и я уже готова встать, заплакать, убежать, но знаю, будет хуже. Последний удар — пятый. Я знаю, что он последний, ведь голова начинает кружиться, а боль становится такой далекой, а значит, и отец это видит.
— Достаточно! — рычит он. Кнут ударяется о пол, я вздыхаю.
— Ты поняла свою ошибку, Айрин? — спрашивает строго.
Как же я его ненавижу, мне хочется плюнуть ему в лицо. Хочется сказать, что он самый ужасный человек и Богиня его покарает, но вместо этого натягиваю улыбку на свое лицо.
— Да, отец, — говорю покорно, сглатывая.
Кажется, кровь даже во рту, я чувствую ее солоноватый привкус. Должно быть, это просто запах на меня так действует. Запах моей плоти, разорванной ударами хлыста.
— Пекарь высказал мне, что ты своровала булки, — разочарованно говорит он. — Мне было стыдно за тебя.
Я опускаю голову. Отец готов говорить только после наказания, это словно продолжение пытки. Сначала он терзает мое тело, а после берется за душу.
— Прости, отец…
— Я разочарован, что ты так плоха, — цокает он языком. — Я дал тебе легкое задние, Айрин, твои братья и сестры запросто с ним справились. Своровать пару предметов из лавки. А ты такая растяпа.
Опускаю голову. Мои братья и сестры… Такие же сироты, попавшие в руки Шархату. Кого-то он купил, кого-то нашел. Приютил, назывался отцом… А после потребовал плату.
Он обучал нас ремеслу, которым сам владел в совершенстве. Мы должны были воровать для него.
Конечно, когда дети узнавали, что именно стоит за этой ложной улыбкой и неискренней заботой, они пытались бежать… Вот только он держал нас всех на коротком поводке и наказывал за каждый проступок, самым страшным из которых была попытка к бегству.
— Я буду стараться вас не разочаровывать, — говорю дрожащим голосом, все еще рассматривая носки своих ботинок.
— Охотно верю, Айрин.
Он подходит ко мне и кладет руку на голову, я вздрагиваю, но терплю.
— Охотно верю, — повторяет он. — Иначе мне придется найти тебе другое применение. Каждый должен работать, доченька, и только от тебя зависит, где именно.
Вспоминаю про Софию, самую взрослую из нас. Она уже стала девушкой, вот только не преуспела в ремесле отца… Поэтому он нашел ей другое применение…
К горлу подходит тошнота.
— Я обещаю, отец, я буду стараться.
Поднимаю глаза сквозь страх, чтобы заставить его поверить. На небритом лице появляется тень улыбки.