Трофей для Зверя
Шрифт:
Он этого не понимал, а Мелена и не стремилась что-то объяснять. Она давно знала, что лучший друг — это тишина, и что доверять можно только самой себе.
Андракийцы перевернули все вверх дном: дамы, которые блистали при дворе Вейлора, теперь были посудомойками и уборщицами, щеголи — стонали от непосильной работы на конюшнях. Кто-то изнывал за решеткой, кого-то выслали из замка в шахты, и никого не осталось на прежних позициях.
Маэсу было плевать на положение, родовые отличия и богатство, на сомнительные заслуги перед прежним королем. Он возвышал и даровал свое благоволения тем людям, которые были нужны ему
Простой прислуге, которая раньше исполняла приказы короля оказалось проще. Теперь они просто подчинялись другим хозяевам, и далеко не все были этим возмущены.
Главная повариха, наоборот, светилась от счастья, потому что здоровенные варвары с огромным аппетитом уплетали ее стряпню и не скупились на похвалу. Никому из них и в голову бы не пришло устраивать скандал из-за того, что хлеб нарезан недостаточно изысканно или листья салата пожухли, не дождавшись ужина. Они ели, хвалили и не отказывали в помощи, если нужно было сделать что-то сложное. Например, достать тяжелые баки с полки. Обычно для этого требовалось двое поварят, а любой рослый андракиец справлялся с этим в одиночку, причем без видимых усилий. Если требовалось перетащить мешки из одного склада в другой, то приходило сразу несколько воинов. Работа шла быстро и весело, и полюбоваться на красивые, сильные тела собирались не только те, кто работал на кухне, но и остальная прислуга.
Простой народ Милрадии был в растерянности. Вековая вражда и насаженная уверенность в том, что по ту сторону Драконьих Гор обитают лишь враги, не могла испариться по мановению волшебной палочки. Магия была злом для многих поколений милрадийцев, кхассеры — самым ярким воплощением этого зла, но сейчас, когда столица пала и захватчики плотно обосновались там, все было не так, как пророчил Вейлор в своих пламенных речах.
Любые волнения подавлялись жестко, неповиновения Андракис не терпел, но бессмысленной резни не было. Крылатые звери не собирали младенцев по деревням, чтобы сожрать их на ужин, озабоченные воины не сновали по домам в поисках невинных девиц, над которыми можно было бы надругаться целой толпой, никто не пытался отобрать те крохи, которые простые люди бережно хранили на черный день, а маги не использовали свой дар, чтобы проводить демонические ритуалы.
Они, наоборот, помогали. Когда первый целитель пришел в деревню и предложил свои услуги, к нему никто не вышел, кроме мужчины, который был умелым кузнецом, но потом его поразила неведомая хворь, и половина тела перестала слушаться. Он подволакивал ногу, ничего не мог взять правой рукой, и даже половинка рта была некрасиво опущена.
Целитель починил его за пару минут. Мужчина выпрямился, выставил перед собой обе руки, сжимая поочередно то один кулак, то другой, подпрыгнул, присел, а потом громко рассмеялся.
Следом за ним, испуганно переглядываясь, пошли и другие. Целитель вылечил каждого. Ему по силам были те хвори, на которые прежние лекари разводили руками, советовали смириться и пить отвар мать-и-мачехи, потому что лекарств не было.
Люди начинали оттаивать
И уж точно для него не осталось места в сердце Мелены. У нее была своя война.
Каждый день, после возвращения в Асоллу, она думала о том, как добраться до Вейлора, сидящего в клетке посреди двора, под неусыпным присмотром стражников, и заставить его ответить за то, что он сотворил много лет назад.
***
Несколько раз она наведывалась в лазарет, чтобы узнать, как дела у Софи, но ее ни разу пустили внутрь. Потому что, во-первых, целители из Андракиса тоже были в курсе, кто она какая, и что рядом с ней надо постоянно быть начеку. А во-вторых, порадовать успехами они не могли. Улучшений не было.
Софи была здорова физически и даже немного поднабрала вес, полноценно питаясь и высыпаясь, но душа ее по-прежнему прибывала в сумраке. Девушка то сидела, уставившись стеклянным взглядом в узкое, зарешеченное окно, то с дикими воплями бросалась на стены, скоблила ногтями дверь, оставляя после себя кровавые полосы.
Увы, ни одному из миротворцев не удалось проникнуть внутрь и вылечить ее. Возможно, дело в том, что она слишком давно пребывала в таком состоянии, а может, была виновата связь с таким же безумным кхассером. Этого никто не мог сказать наверняка.
Пленного кхассера тоже вылечили. Как только его спина была восстановлена, он начал бросаться на каждого, кто оказывался возле его клетки. Поэтому император приказал запереть его в самой надежной камере, а еду ему приносили исключительно другие кхассеры, которые в случае чего могли справиться с обезумевшим зверем. Людям приближаться к нему было запрещено.
И все-таки Мел навещала его.
Путями известными только ей, как главе королевской стражи, она пробиралась в подвалы и долго стояла перед его камерой. Рысь в эти моменты лютовал. Грыз зубами прутья, роняя из пасти на каменный пол клочья серой пены, просовывал лапы в тщетных попытках дотянуться до нахалки.
Но Мел стояла, не шелохнувшись, равнодушно наблюдая, как когти сжимались и рассекали воздух прямо перед ее лицом.
Его она тоже ненавидела.
Гораздо сложнее оказалось навестить маленькую рысь.
Эсса жила в одной из главных башен. Окна и все проходы, кроме главного были зачарованы магами. При ней оставили двух служанок, которые следили за каждым шагом, кормили, играли с ней, а иногда даже выводили гулять.
Каждый день ее навещал император. Он обращался, заходил в комнаты и проводил время с котенком, пытаясь установить связь, и вытянуть ее из хищной ипостаси в человеческую. Не получалось.
Эсса настолько сильно зависла в зверином обличии, что попросту забыла о том, что может быть иначе.
Сколько бы Мелена ни сопротивлялась, ни убеждала себя, что ее это не касается, но за ребрами тоскливо ныло, когда видела маленькую рысь, гоняющую по полу скомканный лист бумаги.
Это же ребенок, а не звереныш! Дочь Софи. Девочка, которая не помнит о том, что девочка. Она должна играть в куклы, наряжаться в нарядные шелковые платья и примерять бантики, а не ластится к взрослым, чтобы ей почесали брюхо или за ухом.
Сложно все это. И чувства сложные. Она уже данным-давно отвыкла от них и теперь не понимала, как загнать обратно, чтобы не мешали.