Трофей мажора
Шрифт:
А глаза у него застывшие льдом. Испуганные. И только искры в них мерцают. Искры надежды, облегчения, благодарности.
Ты нашел меня, нашел. Ты пришел. Спас меня…
И я люблю тебя.
– Ааааа…
Мой крик тонет в темноте, когда один из амбалов поднимается, со всей силы выбивает о его спину стул, который разлетается на мелкие щепки.
Антон падает на пол. Он лежит около моих ног и не подает признаков жизни.
Тишина.
Полная
– Что вы наделали? Что вы наделалии?! – хриплю сквозь слезы. – Не трогайте меня, не трогайте! Антон! Антооон! Очнись, Антон!
Тишина давит.
Она болезненна.
– Ааааа! Антон!
И его глухие стоны.
Удар, удар, удар.
Бум!
– Не прикасайся к ней! – я не знаю, как Антон вновь поднимается, как он находит силы чтобы отбиться. – Не смейте… – хрипит он. – Не прикасайтесь… хоть пальцем тронете – убью!
Будто во сне вижу, как вырубает одного из них, как ударяет второго.
Удар, удар, удар.
И снова крики, и все проносится перед глазами. В помещение вбегают люди, я вижу Макса, и еще каких-то мужчин.
И полицейских.
Они засвечивают фонарями. Звучат мои судорожные всхлипы и слезы, слезы, слезы текут. Я ощущаю их на языке. Они теплые и соленые, как и море…
Море.
Все будет хорошо.
Антон отвязывает меня, и я выбегаю на подгибающихся коленях, втягивая кислород через раз. Нужно просто бежать. Перебирать ногами в нужную сторону. Спотыкаясь, падая, поднимаясь.
Ступенька, ступенька, ступенька… Я выбираюсь из подвала в дом, затем, на улицу. Сердце стучит отчаяннее.
Запах свободы.
Все кружится.
– Что это, снег? – шепчу, глядя на падающие огромные хлопья. – Так красиво…
– Это дождь, просто дождь, маленькая… стой… – он обнимает меня со спины. Сам весь трясется, дрожит и держит. – Стой… пожалуйста… остановись…
– Это снег… – разлепляя губы, подставляю дрожащие ладошки, вокруг все светится и кружится.
Скоро рассвет.
Ловлю снежинки.
Холодно. Чудовищно холодно.
Зима пришла… а вокруг все будто бы раскалено.
– Зима.
– Это просто дождь…
Фары машин ослепляют, вопли людей оглушают, все проносится, мельтешит.
И снег падает, падает и падает.
– Зима…
Антон снимает свою куртку и накидывает на меня.
Прижимает. Обвивает руками. Вжимает. Втягивает. Целует в макушку…
Не отпускает.
Все будет хорошо.
Целует, целует, целует… и обнимает…
Глава 60
Конец августа.
Предзакатное небо отражает уходящие
Пережить ночь, и начнется новый день.
Новый я.
Совсем скоро мне улетать в Лондон. Осталось несколько часов. Всего несколько часов.
Я стою на мосту, и это последний вечер, когда мы можем увидеться, но она не пришла.
Неужели, так и не явится?
Гипнотизирую часы на запястье. Проходит еще полчаса, задергиваю ворот куртки. Вечер особенно холодный, северный ветер не щадит. Завывает и гулко бьёт по ушам.
Темнеет быстро, однако оранжевый свет все еще прорезает округу. Да и деревья уже сменяют окраску. Кончики листьев пожелтели и пахнет свежо, в какой-то мере немного сладковато. Сентябрь уже на носу.
А фонарь то починили. Голову поднимаю, и пялюсь на блеклую одинокую лампочку посередине черного конуса. Покачиваюсь, переступая с носка на носок.
Вспоминаю события после той ужасной ночи. Решающей ночи.
Как я лежал в темноте комнаты, и пялился в немую пустоту. И боль в груди жгучая сдавливала, хоть вой волком. Хоть на стену лезь.
Мы разговаривали потом. Увы, она не отказалась от своих дурацких слов. Заладила:
Расстаемся.
«С тобой – я потеряла себя».
Эта фраза, как выстрел.
Пуля в висок.
И мне ее не убедить было в обратном. Словно в ней щелкнуло что-то. Точка поставлена. Точка невозврата.
Помню, как Вероника постучала в дверь, тихонько вошла и сквозь тонкие всхлипы сообщила, что подбросила мне в кровать сережку своей ненаглядной подруги, по ее «скромной просьбе». А потом, наговорив чего-то там попутно, отправила Варю в комнату, чтобы она увидела, и чтобы обязательно все поняла в нужном им русле. Говорила, что совершила ошибку и очень жалеет. Жалостливо простить просила. А я ответил, что прощу, обязательно прощу, но позже. А пока что… не хочу ее видеть. И запах чужих неприятных духов в моей комнате по-прежнему щипал в глазах.
Да… и это «пока что» затянулось. До сих пор коробит. Мы все еще не общаемся с сестрой.
Временами, я ее люто ненавижу. Но конечно же… прощу… она же сестра.
А то, что сделано, уже не воротишь.
И сколько времени я старался вернуть расположение Вари, сколько вечеров стоял у ее дома, глядя на занавешенные окна, звонил, писал, следил за ней – не сосчитать.
На выпускном – бесконечно пытался поймать ее взгляд, оставаясь на расстоянии, просил мысленно, находясь на грани – посмотри же на меня, посмотри. А она не смотрела.