Трофейная банка, разбитая на дуэли
Шрифт:
На Стрелке в тот момент как раз обсуждался вопрос: как лучше смастерить хоккейные клюшки для зимней поры и что пора уже скинуться и купить заранее несколько плетеных мячиков, а то после в магазинах их черта с два сыщешь. Была почти вся компания — кроме Костика Ростовича, который в эту пору постигал всякие сольфеджио и гаммы в музыкальной школе, и Синего, который болтался неизвестно где. Впрочем в ту же минуту выяснилось, что били именно Синего. Гоголь сам не видел, как бьют, но только что встретил Тольку у крыльца,
Оба напавших принадлежали к "смоленской" команде и участвовали в недавней игре. Не возникло никаких сомнений, что они, повстречав Синего — знаменитого "герценского" вратаря — решили поквитаться за недавний проигрыш. Свинство само по себе, а когда двое на одного — свинство небывалое. Воспылав коллективной солидарностью и жаждой справедливости, "герценская" компания рванула к месту происшествия. Даже старшие — Атос, Лешка и Шурик, — хотя им, десятиклассникам, вроде бы уже не пристало участвовать в уличном пацаньем мордобое. ("Сидеть здесь!" — приказал Шурик первокласснику Тминову, который дернул, было, за остальными).
Никакого боевого плана не было. Мчались — вот и все. Потому что железное правило не давать своих в обиду толкало, как пружина. Все почему-то были уверены, что всю "смоленскую" команду они застанут на том месте, где пострадал Синий. Бежали с топотом и сопеньем. Лодька и Борька — рядом. Лодька понимал, что сейчас будет нешуточная драка. Раньше в таких делах участвовать ему не приходилось, и сквозь боевое вдохновение при каждом шаге-прыжке толкалась внутри тугая, забивающая дыхание боязнь...
Однако же, когда "наших бьют", бояться может лишь самый последний трус и дезертир. И Лодька ни разу не сбился в беге. И Борька тоже...
Драки не случилось.
Дальняя колонка — это не та, что на углу Первомайской, а в конце Большой ограды, там, где за дырявом забором тянется Смоленская улица. Примчались туда за две минуты. И обнаружили там единственного "смоленского" — всем знакомого шестиклассника Витьку Каранкевича, который мирно набирал в мятые ведра воду, чтобы тащить на коромысле к дому.
Тяжко дышащая ватага обступила Витьку. Тот поставил ведро и перепуганно смотрел из-под растрепанной меховой шапки.
— Ну чё... — выдохнул Рашид Каюмов. — Где ваши Штыри и Кони? Как увидали наших, сразу в подворотни?
Витька моргал, округлив мокрый рот. Потом сказал:
— Я-то при чем? Я по воду пришел...
— Это ты сейчас по воду! — выкрикнул Гоголь. — А как Синего бить, так вместе с ними!
— Да не бил я никого! — отчаянно
— Ага, ты не бил, — Вовка Неверов взял Витьку за шиворот и легким подзатыльником сбил с него шапку. Видимо, он считал, что это вот "военное выступление" должно иметь хоть какой-то эффект. — Ты просто стоял и смотрел, как они двое на одного. Игру продули, так решили отмазаться на нашем вратаре!
— Да какие двое! — тонко заскулил Витька. — С вашим Синим только Шкерик стыкнулся. Потому что вчера Синий у него зажал два пятака, когда они в чику... При чем тут футбол-то... Чё налетели всей кодлой на одного! — И Витька завыл громче...
— Ладно, ребята, пошли, — деловито посоветовал Лешка Григорьев. — Сейчас его мамаша выскочит, будем все виноваты... — Витькин дом был неподалеку, сразу за дырявым забором.
— Да, она сейчас выскочит! — ревел Витька уже в полный голос. — Она вам вломит по ж...! Заикаться будете, гады! — Обида его на вопиющую несправедливость была такой великой, что он даже не боялся показаться рёвой и хлюпиком, уповающим на мамочкину защиту. — Подождите, она сейчас!..
— Страшно-то как... — неуверенно хмыкнул Вовка.
— Фома, заткнись, — велел Атос.
А Фонарик поднял шапку и аккуратно надел на ревущего Каранкевича. Потом поднял опрокинутое ведро.
— Домой... — сумрачно приказал Атос. А когда прошли уже половину Большой ограды и Витькин плач стал неслышен, Атос жестко спросил у Мурзинцева:
— Ну и что ты, Шурочка, напишешь в своей "Летописи"?
— То и напишу, — сумрачно сказал Шурик. — Гоголю надо оторвать язык и засунуть в...
— Точно. Прибежал, разорался: "Наших бьют!" — согласился Борька.
— А я то тут при чем! — шумно завозмущался Гоголь. — Синий идет, за сопатку держится, "смоленские" напали"...
Лодька молчал. Смешались в нем всякие ощущения. И облегчение, что драться не пришлось (чувство совсем не героическое). И виноватость перед напуганным ревущим Каранкевичем, с которым когда-то были в одном детском садике. И опасливое понимание, что оказывается в одну минуту компания нормальных (хотя и вовсе не примерных) пацанов может превратиться в стаю...
Впрочем, противно было, кажется, всем.
— Кретины, — выругался Лешка. — Из-за двух пятаков чуть не устроили Варфоломеевскую ночь...
— Какую ночь? — переспросил Цурюк. До этой минуты он бегал и сопел со всеми, но ничего не говорил, поскольку оценивал события запоздало.
Лешка плюнул...
Когда вернулись на Стрелку, Славик Тминов, изнемогавший от любопытства и тревоги, вытянул шею:
— Ну, там чего?..
— Все живы, — сказал Шурик Мурзинцев. — Гладиаторский бой отменяется, билеты возвращаются в кассу...