Трофейщик-2. На мушке у «ангелов»
Шрифт:
— Джимми, продемонстрируй, — сказал Биг-Бен.
Худощавый Джимми взревел мотором «хонды» и без всякой подготовки, с места рванув вперед, въехал передним колесом на один из брусьев — и вдруг вся его фигура преобразилась. Почувствовалась какая-то звериная пластика в наклоне головы, в развороте локтей, в прямой спине рокера. Джимми, сбросив скорость, проехал над десятиметровой ямой по жуткому «мосту» шириной в несколько сантиметров и развернулся на другой стороне. Остановившись там, он вытащил из кармана куртки плоскую бутылку виски, сбросил пробку в пропасть, запрокинул емкость над открытым ртом. Опорожнив ее, — двести пятьдесят, механически отметил Алексей, — Джимми въехал на соседний брус и так же элегантно и быстро вернулся назад — туда, где его поджидали друзья. Никто не аплодировал, не ликовал. Все выглядели довольно скучно, видимо уже много раз наблюдая смертельный аттракцион. Теперь Алексей понял, что за железки лежат там, внизу. Кому-то не удалось повторить отчаянный трюк Джимми…
— Держи горючее, — сказал Покойник, протягивая ему такую же бутылочку — родную сестренку той, что опорожнил Джимми. — Заправляйся.
Лариса смотрела на него с ужасом. Внезапно Алексей заметил, что протрезвел и замерз. Замерз изнутри. Холод шел из живота, ставшего как будто совершенно пустым, хотя между зубами еще застряли кусочки поп-корна, которым завершился походный обед.
— Леша, не сходи с ума, — нервно сказала Лариса. — Пошли отсюда!
Алексей снова посмотрел на Биг-Бена. Старик улыбался, широко и весело. Алексей почувствовал, что еще немного — и его улыбка станет презрительной. А дальше… Алексей хорошо знал психологию подобных типов. Если он даст слабину, у старика не дрогнет рука забрать у них деньги. Может быть, оставят на пиво пару тысяч. И в принципе, будут правы. Слабаки недостойны таких подарков судьбы. Если, конечно, смертельную угрозу обладания деньгами расценивать как подарок. Ну да, охотиться-то будут все равно за ними — рокеры останутся вне игры…
Все эти мысли заняли несколько мгновений. Алексей принял у Покойника бутылку и выпил до дна, не отрываясь от горлышка. Выбросив пустую стекляшку в яму и отдышавшись, он ощутил прилив бодрости. Конечно, это очень скоро пройдет — почти пол-литра виски в желудке. Уже через пять минут он будет пьяным настолько, что не сможет пошевелиться. Лариса была мертвенно бледной, даже с каким-то синеватым оттенком. Это показалось Алексею смешным — жара, все вокруг загорелые, а она — синяя. И вдруг он снова увидел лицо — лицо той женщины из сна опять было перед ним. Алексей почувствовал, что пьянеет быстрее, чем хотелось бы. «Все, сейчас или никогда». Он рванул ручку газа, заорав что-то нечленораздельное прямо в лицо незнакомке, стоявшей на месте Ларисы, и она исчезла, снова открыв его обозрению бледную американскую подругу. Удовлетворенный этой маленькой победой, опять что-то закричав — он сам не понял, что именно, — Алексей развернул мотоцикл и ринулся на смертельный мостик.
Переднее колесо въехало на брус. Алексей снова протрезвел. «Главное, не вильнуть, крепче держать руль, — думал он и в ответ на эти мысли почувствовал, что руки, не слушаясь, тащат руль вправо. — Нет, наоборот, нужно расслабиться, все как обычно, все в порядке…» Он не удержался и взглянул в пропасть. Сверкнуло солнце, отраженное в хромированных обломках внизу. Алексеем внезапно овладел ужас. Сейчас он полетит туда, на рваное ржавое железо, которое вскроет его как консервную банку, разрежет голову, словно фрезой… Пропасть внезапно исчезла, и он понял, что находится уже на другой стороне «экзаменационного» мостика.
Алексей посмотрел на зрителей. Рокеры стояли молча. Лариса что-то кричала, но он не слышал ее. Алкоголь накатывал теплой душной волной, разливался теплом по телу. Страх ушел совершенно, сделанное казалось полной ерундой. «Сейчас я вам покажу», — сказал он вслух, двигатель «харлея» взревел, и он ринулся вперед — прочь от ямы, благо пологий склон позволял проехать беспрепятственно метров триста. Отъехав на достойное, чтобы смутить зрителей, расстояние, он, не останавливаясь, резко развернулся, расшвыривая вращающимися колесами землю и камни и на полном газу понесся к провалу.
Не доезжая метров десяти, он глубоко вздохнул, Широким, размашистым движением, начатым от плеч и волной прокатившимся по всему телу, откинулся назад, одновременно сгибая вперед спину, и поднял мотоцикл на дыбы, оторвав от земли переднее колесо. Мелькнула перед глазами узкая полоска бруса над пропастью, но все, что успел заметить Алексей, — это разбегающихся в разные стороны рокеров. Он летел прямо на них, уже миновав смертельный мостик.
Сбросив газ, он с такой силой опустил мотоцикл, что чуть не вылетел из седла, подпрыгнув на сиденье, но остановиться грамотно уже не смог. Алкоголь взял свое: его качнуло, и Алексей неуклюже повалился на землю. Хорошо, что «харлей» его не накрыл… Он поднялся пошатываясь, глупо и громко смеясь, и увидел будто сквозь плотный туман аплодировавшего Джимми, улыбающуюся Миранду… Покойника, который подошел и поднял его за плечи с земли, и удивился, когда вперед вышла Лариса, такая же бледная, да еще с ползущими по щекам слезами.
— Чего ревешь? — спросил Алексей и изумился, не услышав собственного голоса.
Глава 2
— Вы напрасно тратите время, пытаясь меня запугать.
Давид Ревич сидел, закинув ногу на ногу, и курил «Бак» — сигареты с изображением оленя на пачке и стоившие ровно доллар — бак, то есть. Звягин оценил его квартиру: студия на Брайтоне — это о многом говорит. В частности, о том, что хозяин квартиры далеко не жирует. Да еще эти сигареты. Если человек экономит на куреве, значит, дело — труба. Он знал многих очень богатых людей, куривших «Беломор», но в этом был свой шик. А здесь все очевидно — покупает мужик самое дешевое из того, что видит. Другие ему просто не по карману.
— Повторяю, — сказал Давид, — это бессмысленно. Я ничего уже не боюсь.
Он производил впечатление человека совершенно сломленного, опустившегося. В комнате было грязно и пыльно. Костюм Ревича, видимо единственный, был измят. В пятнах, воротник рубашки неопределенного, «советского» цвета являл миру отчетливую и видную издалека черную полоску от пота.
— У меня к вам встречное предложение, господин Звягин. Вы меня берете на работу — все равно кем, только не мешки таскать. Я больше не могу их таскать, годы не те. А я в благодарность за это отдам вам Лебедева. Видите, до чего меня довел мерзавец? — Ревич взмахнул рукой, демонстрируя убранство жилища. Это было лишнее — убранства как такового не было. Два кресла и кухонный стол. Вся одежда умещалась в прихожей в стенном шкафу. На столе стояли пустые и полупустые консервные банки с сахарной кукурузой и кока-колой. — Господин Лебедев меня кинул, — монотонно забормотал Ревич. — Кинул как мальчишку. Я до сих пор не могу встать на ноги. Мы с ним друзьями были. А он меня обманул. Я вам отдам этого господина с большим удовольствием. Только не надо меня пугать. Спроси ли бы просто: Давид, хотите это сделать? А я бы сказал: хочу… За долю малую, — добавил Ревич после небольшой паузы.
Звягин с облегчением вздохнул. Заниматься шантажом ему было противно, хоть и хотел он в свое время грохнуть сынка этого Давида. «Интересно, знает папаша, чем сын его в России занимался? Как он бандитов лечил после ранений, полученных в боях не за правое дело. Тоже „за долю малую“… Вся семейка у них, видно, за долю малую на многое готова».
— Вы, случаем, не антисемит? — неожиданно спросил Ревич.
Звягин удивленно поднял глаза и внимательно посмотрел на собеседника.
Давид Ревич удовлетворенно кивнул головой:
— Нет, вижу, что не антисемит. Вы умный человек, это заметно… Так вот, я — еврей. Понимаете, что я имею в виду?
— Надеюсь.
— Слава Богу, слава Богу… Значит, вы должны понять, что один и тот же гой меня два раза не проведет. Первый раз я сам крючок заглотил, а теперь он у меня как миленький все выложит…
— Господин Ревич…
— Бросьте вы к чертовой матери это идиотское обращение! Какой я вам господин? А вы? Вы что, тоже господин? Не обижайтесь, но у вас зона на лбу нарисована. Уж я-то вижу. Лоха какого-нибудь провести можно, но не Давида Ревича! Я же просил вас — не обижайтесь, — поспешно продолжил он, видя, как потемнело лицо Звягина. — Давайте о деле. Когда я могу начать?