Трофейщик
Шрифт:
— А честным людям, Яков Михайлович, бояться нечего. — Лебедев положил чемоданчик на колени, открыл его, последний раз окинул взглядом содержимое и, привстав, двумя руками подал Якову Михайловичу. Тот принял чемоданчик, отложив в сторону газету, молча посмотрел на аккуратные зеленые пачки стодолларовых купюр, покачал головой, закрыл и поставил на диван рядом с собой.
— А мы уж заждались. Значит, проблем у тебя нет? Все идет нормально?
— Все в порядке, — удивленно ответил Лебедев, — а какие могут быть проблемы? Что вы имеете в виду? Все под контролем.
— Все
— С Ильгизом? Нет. Бог миловал.
— Ну и очень хорошо. Ильгиз-то допрыгался. Последние денечки гуляет.
— Значит, туда ему и дорога, — сказал, улыбаясь, Лебедев. — А что натворил?
— Натворил. Это родители его натворили, когда зачали этого гада. Обычные дела, ничего выдающегося. Наркотики, рэкет, оружие… Ильгиз, слава Богу, ничего экстраординарного не натворил. Если бы что-то было для него из ряда вон — это как минимум ядерный терроризм. Как минимум. В общем, хватит ему на свободе болтаться. Достал уже всех. И никакие ему группировки и бригадиры не помогут. А ты говоришь — «все под контролем». У меня вот и то не все. Почти. А вот и наша баба Дуся!
На веранду вышла хрупкая маленькая старушка в опрятном светлом, в цветочек, платье с довольно большим вырезом, не таким, конечно, чтобы его можно было назвать фривольным, но все же… В руках она несла поднос с заварочным чайником, двумя чашками и вазочкой с колотым сахаром.
— Баба Дуся, здравствуйте. — Улыбка, не покидавшая лица Лебедева последние пять минут, стала еще шире. — Вы сегодня просто красавица. Позвольте, я вам помогу. — Он подошел было принять у бабы Дуси поднос, но та ловко отвела его в сторону.
— Не беспокойся, не беспокойся, Виталик, сидите спокойно. Я сама прекрасно управлюсь. Сейчас чайничек принесу и варенье — ты еще не пробовал моего свежего. Ты какое больше любишь? Есть малина, черника, клубника, яблоки…
— Баба Дуся, какое дадите — на ваш выбор. — Лебедев снова занял свое место в кресле и положил ногу на ногу. — Хорошо тут у вас, спокойно. Сидел бы вот так и сидел. Воздух какой… Как держится хорошо, — заметил он, когда баба Дуся пошла за вареньем и чайником.
— Да, молодцом, — подтвердил Яков Михайлович. — Она еще нас с тобой переживет. Старой закалки человек. Красавица была в свое время. Берия ее в лагеря засадил за то, что ему не дала. Да я тебе рассказывал. Зарядку каждый день делает. Настоящая женщина — семьдесят
— Баба Дуся, садитесь с нами, — предложил он, когда старушка появилась в дверях со вторым подносом, уставленным вазочками с вареньем разных сортов.
— Яшенька, спасибо, я уже пила, и потом сейчас погулять собралась. К ужину ничего взять не нужно? Я могу заодно чего-нибудь вкусненького купить в ночном — гастрономы-то все закрыты.
— A-а, очень хорошо. Вы меня выручите. Купите, пожалуйста, сыру какого-нибудь хорошего. Деньги есть у вас?
— Есть, Яша, есть.
— Ну, тогда купите побольше, запишите там, сколько стоит, я вам отдам. Ну, счастливой прогулки!
— Спасибо, Яшенька. Виталий, до свиданья.
— До свиданья, баба Дуся. Не боитесь ее одну отпускать — поздно уже. Хулиганья развелось — в городе, по крайней мере, — шагу ступить нельзя. Старая женщина все-таки…
— Да ее ребята ведут все время. Она и не подозревает. Любит самостоятельность. И правильно. Держит себя в форме, не раскисает, а про магазин — что, думаешь, у меня некому в магазин сходить? Ей же просто нравится свою нужность осознавать, быть полезной. Работяга она, всю жизнь пахала так, что будь здоров. На ужин останешься?
— Нет, к сожалению, не могу. Поеду в город. Время — деньги, Яков Михайлович.
— Да, деньги — дело хорошее. Слушай, я к тебе на неделе одного человечка своего подошлю — поговори с ним. Ему нужна хорошая квартира. Это по нашей партийной части. Выборы скоро, нужно своих людей собирать, селить в городе. Может, подберешь ему что-нибудь. Он сам тебе скажет, как и что. Ценой тоже не души, свои люди, нужные.
— Нет проблем, пусть приходит. — Лебедев поднялся и протянул руку. — Ну, желаю здравствовать.
— Что же ты варенья-то не поел совсем? Обидится баба Дуся. — Яков Михайлович пожал руку Лебедева и укоризненно покачал головой. — Ну ладно, счастливо тебе.
Лебедев сошел с крыльца и, подойдя к машине, оглянулся на дом Якова Михайловича. Окна первого и второго этажа были темны, а на третьем в единственном окне, выходящем на фасад, свет горел. Тишина стояла такая, что издалека изредка доносился шум электрички, днем обычно неслышный. Дом, казалось, молча и терпеливо ждал, когда Лебедев уберется со двора, именно уберется, как назойливое насекомое, от которого и рады бы избавиться, да то руки не доходят, то забывают, то просто лень. А насекомое по фамилии Лебедев еще и было необходимым в хозяйстве — этакая пчелка, собирающая мед для завтрака хозяев. Пчелка, знавшая сладкие, медовые укромные местечки лучше других своих собратьев. Но стоит кому-то из них оказаться проворней и умней, как его тут же сменят. Раздавят на стекле, поймают на липкую ленту, подвешенную к потолку, отравят каким-нибудь мерзким, вонючим аэрозолем… Его мальчики бабу Дусю ведут! Кого еще они, интересно, ведут? Может, и его, Лебедева, подслеживают?