Тролльхеттен
Шрифт:
— Зачем ты мне это рассказываешь? — спросил Влад, — прости, Дивер, но это похоже на очередной вариант апокалипсиса.
— Просто, чтобы ты знал. — Сказал спокойно Дивер, — теперь ты будешь думать над этим и больше обращать внимания на мелочи. Внимание к мелочам — это главное.
— Я понял тебя.
— И знаешь, что еще, — помедлив, произнес Михаил Севрюк, — если вдруг ты почувствуешь, что становится хуже. Уезжай лучше из города. Бросай все и уезжай. А если захочешь остаться и разобраться в том, что тебя гнетет — мой телефон ты знаешь.
«Сплошные предупреждения.
А потом… потом Влад вдруг вспомнил, что помимо этой квартиры на улице Школьной у него есть еще крохотная однокомнатная квартирка в одном из спальных районов Москвы. И он каждый раз педантично вносил за нее плату. А в Ярославской области построен бревенчатый деревенский дом, где сейчас живут его, Влада, родители.
«Тебе есть, куда отступать, — подумал он, — так может быть…»
— Хорошо, если запахнет жареным, я уеду, — сказал Влад.
— Только не пропусти, — напутствовал Дивер, — и вот еще, Влад.
— Ну?
— Те крики, что мы слышали на Звоннической. Это ведь была та самая драка. Это были звуки почти недельной давности.
Огорошив, все-таки, напоследок Владислава, Дивер скоренько распрощался и положил трубку, оставив Сергеева в растерянности. Он не знал, что и думать, и рациональная часть его билась в смертном бою с частью другой — темной и мистической, и отзвуки этой эпической битвы отзывались в голове легкой мигренью.
Конца ей пока не предвиделось, и поэтому Влад приземлился на просиженный диван, кое-как прикрытый клетчатым пледом, и стал ждать.
В конечном итоге, ничего другого он сейчас делать просто не мог.
8
Ворон поступил просто. Он не стал ругаться и призывать на голову нерадивого своего слуги громы и молнии. Он просто лишил его своего покровительства. И это было ужасно! Рамена чувствовал себя таким забытым, таким беспомощным, таким маленьким! И эти ощущения терзали его мозг, как десять тысяч палачей не смогли бы терзать его плоть.
Охватившая его депрессия была глубока, как Марианская впадина и черна как недавно разлитый вар. Она казалась липкой — эта тоска. Брошенный вороном, он мог только сидеть в уголочке своей пустой квартиры, да пускать слезу за слезой.
Если все прочие чувства давно оставили его, уступив место лишь логической холодности, то всякое нарушение отношений со своим благодетелем — Вороном тьмы — легко исторгало из окаменевшего сердца Рамены бурю эмоций.
К окружающим осталась лишь ненависть, и с каждым новым провалом она становилась все сильнее.
— Прости, — шептал Рамена в полумраке своего убежища, — из меня получился плохой убийца, такой плохой…
Но Ворон не отвечал. Может быть, он покинул его насовсем? Когда пришла эта мысль, Дмитрий тихонько завыл. Только не насовсем, нет, не может птица тьмы бросить верного своего слугу среди тупых и обреченных на закланье людей! Только не сейчас!
Еще он посылал проклятья судьбе, что с упорством дегенерата ставила на его пути препоны. О, если бы он мог добраться до нее, до этой метафизической пряхи. О, с каким удовольствием он вырвал бы у нее нить своей жизни, и задушил бы стерву-судьбу несколько раз, обмотав нить вокруг ее шеи!
Рамена плакал и дико скрежетал зубами. Со стороны это выглядело страшно, но одновременно как-то жалко. Черный экспресс безумия брата Рамены следовал без остановок и уносил его все дальше в серые пределы.
В конце концов, Ворон вернулся. Но не просто так, а с новым заданием. Все-таки, последняя неудача разозлила его, потому что, мягко паря за окном Дмитриевой квартиры, он сильно утратил четкие птичьи очертания, временами вовсе превращаясь в колышущийся сгусток мрака. Одни только глаза горели, как прежде, — единственная не поддавшаяся изменениям деталь. Темную фигуру словно трепал дикий безумный вихрь, хотя, Рамена мог в этом поклясться, за окном стояло почти полное безветрие.
«Следующая цель будет легче, — сказал Ворон. — Так что даже ты сможешь добраться до нее без особых проблем. Этот человек… он отвержен всеми… даже человеческое глупое стадо изгнало его из своих рядов. У него нет дома, нет семьи и друзей. Когда он умрет, о нем никто и не вспомнит».
Рамена кивнул, соглашаясь — такое его устраивало. Надо сказать, это куда лучше, чем отлавливать по детским садам больных шизофренией детей.
И он вышел на полученное задание.
«Забавно, Дмитрий Пономаренко, — сказал он себе, — в конце концов, ты стал наемным убийцей. Вот только бы еще были ясны цели твоего потустороннего нанимателя».
Очередная жертва была стреляным воробьем. Никогда не ночевала на одном месте, все время перемещалась и была на взводе. Видимо, кто-то уже успел пощипать этому человеку перышки, а заодно раз и навсегда приучил к бдительности. Ворон дал направление — пяток мест, где на дичь можно наткнуться скорее всего. Одно из таких — старый облупленный дом за рекой, Рамена уже посетил. В подъезде строения пахло, как в общественном сортире, в котором об уборке забыли лет пять назад. Лестница была залита непонятной жидкостью и испещрена следами. Но тут спали — Рамена нашел на самой верхней площадке ворох старой одежды и мятые газеты. Спали в эту или прошлую ночь. Поворошив носком ботинка обнаруженное подобие кровати, Дмитрий скривился от омерзения. От тряпья пер мощный животный запах, словно здесь ночевал не одинокий, пусть и давно не мывшийся человек, а прайд африканских львов с тушей задранной антилопы заодно.
Неожиданно в гулкой тишине подъезда заскрежетал замок, и на площадке чуть ниже приоткрылась одна из дверей — еще старая, картонная, тоскливого коричневого цвета. Пожилая женщина, выглядящая стопроцентной домохозяйкой, с некоторой опаской глянула на Рамену и тут же выдала вопрос:
— Вам что-нибудь нужно, молодой человек?
«Следят, — подумал Рамена, — Боятся…»
— Нужно, — сказал он вслух, — Я из дератификационной службы, мы здесь выясняем очаги антисанитарии.