Трон фараона
Шрифт:
– Антуан, возьмите мой зонтик и сумочку. Несите в дом. Ну? Не стойте же как истукан! Идите!
Проводив поспешившего в дом – уютный, утопающий в зелени и цветах особнячок на бульваре Рошешуар – ухажера быстрым взглядом, Агнесса повернулась к Максу:
– Вот что, месье. Скажу прямо, у вас неподобающий вид!
– Неподобающий? – Молодой человек захлопал глазами.
– Да-да! И это непростительно – вы ведь вовсе не так бедны, чтобы одеваться в магазинах готового платья! Я знаю одного портного на рю Габриэль. У него одевается вся богема! Завтра же туда с вами поедем. Это недалеко, здесь, на Монмартре. Нет, не думайте, пусть это и не фешенебельный квартал, но дядюшка Мерьсе, портной, знает толк в своем деле. Завтра сами увидите! Возьмете извозчика. Ровно в одиннадцать я буду ждать вас у своего дома. Да, не говорите ничего Антуану… сделаем ему сюрприз.
Последние слова Агнессы почему-то не очень понравились Максу – в конце концов, он считал Антуана своим другом. Впрочем, сюрприз так сюрприз – что в этом такого?
Холм Монмартр, казалось, весь состоял из каких-то узких горбатеньких улочек, небольших кафе, лестниц, над которыми величественной псевдовизантийской глыбой вздымался купол базилики Сакре-Кер – «Святое сердце», недавно выстроенной во искупление грехов Коммуны – мятежного парижского правительства, причинившего городу немало зла.
– Помолимся! – Велев извозчику остановиться в виду базилики, Агнесса привстала в коляске и долго крестилась, повторяя слова молитвы. А потом искоса взглянула на Макса.
– Коммунары сделали много нехорошего, – покосившись на извозчика, тихо произнесла девушка. – Это так. Сожгли Тюильри, Ратушу да много чего… Хватали в заложники людей, расстреливали… Господи, как сейчас помню того милого мальчика… соседа. Но… Но, с другой стороны – а разве до Коммуны было хорошо? Я ведь помню войну, голод… Мне было тогда двенадцать лет… совсем еще девчонка. Один Бог знает, как мы тогда выжили. Это сейчас у отца магазин, а тогда… тогда он был разорен. Он покупал на рынке крыс… Представляете, Макс? Крыс! По два франка за штуку! Что так смотрите? Не нравится мой рассказ? Впрочем, он мне и самой не нравится… Извините… Извозчик, давайте на рю Габриэль.
Выйдя из коляски, Максим галантно подал своей спутнице руку. Потом полез в карман за бумажником.
– Не надо денег, – ухмыльнувшись в бороду, покачал головой возница. – Уберите! Сказал: не возьму.
– Но…
– Счастья вам, мадемуазель. – Он неожиданно улыбнулся Агнессе. – Прощайте! И знайте: не вы одни питались крысами в те страшные дни!
Хлестнув лошадь, извозчик умчался прочь, быстро свернув за угол.
Девушка немного помолчала, а потом как-то виновато вскинула глаза и растянула губы в некотором намеке на улыбку:
– Идемте, Максим. И не берите в голову то, что я вам тут наговорила. Просто расчувствовалась.
– Бывает.
Агнесса взяла юношу под руку, и молодые люди вошли в узенькие ворота небольшого особнячка с украшенным старинной резьбой фризом.
А обратно они пошли пешком – на этом настояла девушка. Посидели в открытом кафе – гингете – и, выпив там вина, пошли по тенистым улочкам, местами переходящим в лестницы. Сквозь молодую листву ласково светило солнце, и окрашенные живым зеленоватым светом лучи его падали на лица прохожих, делая людей похожими на веселых клоунов из цирка Фернандо.
– Расскажите мне про Санкт-Петербург, – неожиданно попросила Агнесса. – Любопытно. Я никогда не бывала в России! Представляю лишь – снег, царь, медведи.
– Да-да, медведи, – улыбнулся Максим. – Так и рыщут по улицам целыми стаями! Иногда, представляете, невозможно из дому выйти!
– Ой-ой-ой, какой ужас! Господи… Да вы ж меня обманываете! Шутите! Нет, ну правда, расскажите!
Уж что делать, пришлось рассказывать, правда четко за собой следить, чтоб особенно не увлечься. Макс рассказал про родной Васильевский остров, Стрелку, Биржу, Университет, упомянул и про секцию бокса, про школу…
– Ничего себе, какая у вас передовая школа! Так, говорите, там совсем нет священников?
– Нет… Ой! Шучу, конечно. Каждый день молитвы зубрим с утра до ночи.
– Ну вот… А я думала – вы студент.
– Студент. – Молодой человек утвердительно кивнул. – А в школе этой я… раньше учился. Теперь – в Техноложке.
– Так вы – будущий инженер?! Вот здорово! Вам, должно быть, нравится месье Жюль Верн?! Он живет на Сене, на барже. Хотите, как-нибудь туда сходим? Вот хоть завтра.
Рука девушки нежно казалась плеча Максима, глаза – чудесные, карие, с золотистыми искорками – улыбались. Так лукаво, так чувственно, так…
Юноша все больше смущался. Особенно когда речь зашла о его личности – помолвлен ли, нет ли, любил ли кого-нибудь, бывали ли у него свидания…
Ах, эти вопросы… И эти глаза. Они, кажется, говорили куда больше слов…
Как и просила Агнесса, Максим ничего не сказал Антуану. И, между прочим, чувствовал себя неловко. Хотя, конечно, он же дал слово даме! А та ведь прозрачно намекнула, что будет совсем не прочь сходить куда-нибудь еще, к примеру в какое-нибудь кафе на Монмартре или на Сену – в «лягушатник» – покататься на лодке. Макс ничего конкретного не обещал, но… И нельзя сказать, что Агнесса ему не нравилась, однако… В конце концов молодой человек твердо решил для себя выкинуть юную красавицу из головы – все-таки он был чужим в этом мире и не собирался здесь надолго задерживаться. Так к чему, спрашивается, дурить девчонке голову? Просто для того, чтобы с ней переспать? Это было бы низко и недостойно настоящего мужчины, тем более – великого фараона Черной земли.
Кстати, о делах. Надо признать, Агнесса все же вскружила парню голову, пусть даже на какой-то миг… нет, не на миг даже… Якбаал! Якбаал и сектанты – вот кого надо искать! И лучше бы отыскать Якбаала – Максим почему-то был уверен, что сумеет подобрать к нему ключ. Ему казалось – и не без оснований, – что «месье Якба» предпочитает Париж всем «прелестям» родной стороны – красному песку, храмам и ежегодным разливам Нила. Даже в отдаленном оазисе, в усадьбе, Якбаал хранил парижские костюмы, развешивал по стенам картины… Кто у него был-то? Кажется, Ван Гог, Моне… Картины… Картины… Сейчас на дворе 1876 год. Интересно, Ван Гог уже начал рисовать? Или еще нет? Ну, Моне точно уже хорошо известен, как и все прочие импрессионисты. Вот там-то, на выставках, и следует поискать «месье Якба», он же похвалялся, что у него подлинники. Значит, посещает выставки, приценивается, покупает. Следовательно, его должны многие знать. Ну, по крайней мере – импрессионисты и те, кто с ними связан. Спросить, обязательно спросить Антуана, где можно видеть картины Моне, Сислея… кто там еще? А черт его знает! Не таким уж великий спецом в искусстве был Макс. Так, видел кое-что у отца. Вот тот хорошо знал живопись!
– Импрессионисты? – Услыхав вопрос, Антуан чуть было не подавился сыром. – А ты откуда знаешь такое слово? Что, уже и до Петербурга докатилась их сомнительная слава?
– Я просто слышал, что есть такие художники, – почти не кривя душой, смущенно признался молодой человек. – Очень хотелось бы взглянуть на их картины.
Месье Меро посмотрел на него так, как кутающиеся в теплые одежки обыватели смотрят на закаленного «моржа», собрающегося нырнуть в прорубь. Максим еще больше смутился – казалось, а что он такого спросил-то?