Трон и плаха леди Джейн
Шрифт:
Обряд венчания свершился — и я леди Джейн Дадли. Теперь я ношу это ненавистное имя. Дальше мы занимаем наши места в главной пиршественной зале, и нам подают одно за другим богатые и экзотические кушанья. Я едва притрагиваюсь к пище, Гилфорд же то и дело с жадностью набивает полный рот едой, обильно запивая ее лучшим рейнским вином. Тем временем появляется труппа актеров, которые начинают разыгрывать пантомиму, изображающую бога Гименея со свадебным факелом. Гименей исполняет символический танец в компании своих нимф. Сразу после начала Гилфорд объявляет, что ему дурно, и валится со стула на пол,
Я остаюсь сидеть за столом, униженная и смущенная, делая вид, что увлечена пантомимой, и желая, чтобы праздник быстрее закончился и чтобы я смогла вернуться с родителями в Суффолк-плейс, к моей девичьей постели и нежным заботам миссис Эллен. Мне страстно хочется избавиться от тяжелого платья, в котором я потею как свинья, и лечь меж прохладных льняных простыней. Но прежде я должна исполнить свой долг перед гостями.
За столом, немного поодаль, сидит сияющая Кэтрин, переглядываясь со своим женихом, взирающим на нее с обожанием. Ясно, что она и лорд Уильям Герберт созданы друг для друга. Он, похоже, ею очарован, и неудивительно, ибо она, без сомнения, красавица, с белокурыми волосами и васильковыми глазами. Жаль, что их брак пока тоже не будет полноценным, поскольку — судя по их поведению — они к этому вполне готовы. Может быть, им удастся перехитрить наших родителей.
Наконец праздник завершается, и мне можно покинуть напившегося Гилфорда и спуститься с родителями вниз по лужайкам к реке, где нас ожидает наша лодка. Ночь стоит теплая и звездная, и почти все гости пьяны и веселы. Я не желаю участвовать в их проказах. Несмотря на жару, я ощущаю внутренний холод: моя душа объята холодом, и солнце никогда больше не взойдет для меня. Дело сделано, я продана в рабство, и обратного пути нет. Я с тоской думаю о своей спальне и книгах, единственном утешении, которое у меня не отняли.
Леди Джейн Дадли, бывшая Грей
Слуги болтают, и сплетни быстро распространяются, ибо в Лондоне мир тесен.
— Мне не нравится то, что я услышала, — говорит миссис Эллен, которая однажды вечером входит ко мне в комнату, неся сухие травы, дабы разложить их в сундуках с одеждой.
— А что вы услышали? — спрашиваю я, отвлекаясь от чтения.
— Вы, конечно, помните, миледи, что вечером после свадьбы граф Пемброк увез сына с вашей сестрой в свою лондонскую резиденцию, замок Бейнард.
— Конечно помню, — отвечаю я. — Говорят, Кэтрин живет там в роскоши и милорд граф пылинки с нее сдувает.
— И это правильно, — замечает миссис Эллен. — Но он ею уже недоволен. Я слышала от знающих людей, от одной из ее горничных, брат которой служит у нас в конюшнях, что в первую брачную ночь отец не дал лорду Уильяму пробраться к ней в спальню, а она уж разделась и ждала его. И представьте, граф велел им спать врозь, приказав еще немного с этим подождать. И разозлился же он, доложу я вам.
— Бедная Кэтрин. — Я вспоминаю сияющую счастьем невесту.
— Мне это совсем не нравится, — повторяет миссис Эллен. — Это ненормально. Леди Кэтрин почти тринадцать
— Действительно, зачем? — поддакиваю я.
Это неразумно. Но, признаться, я вполне довольна таким положением вещей и не задаю лишних вопросов.
Я просыпаюсь в незнакомой кровати. Мне кажется, что я уже давно живу в мире теней, страдая — как я смутно припоминаю — от постоянной рвоты, лихорадки и унизительного расстройства кишечника. Но сегодня я пришла в себя, хотя еще слаба и вся дрожу.
— Слава богу, вам вроде бы полегчало, детка, — радуется миссис Эллен, называя меня вместо официального титула, которым она теперь должна ко мне обращаться, старым домашним именем и убирая мне волосы со лба. — Мы уж испугались, что вы умрете, так вас лихорадило.
В ее глазах слезы облегчения. Значит, это было так серьезно? Я смутно помню, как к моему телу прикладывали пиявки, чтобы отсосать дурные жидкости.
Взбив подушки, миссис Эллен осторожно меня приподнимает. Затем она снимает с меня потную сорочку и надевает свежую. Мое голое тело выглядит худым и прозрачным; ну конечно, я ведь ничего не ела. Одев меня, миссис Эллен переплетает мои косы. Я прошу дать зеркало. Сразу заметно, как натянулась кожа на нежных скулах, как ярко горят глаза после лихорадки. С удивлением отмечаю, что мне нравится то, что я вижу в зеркале, ибо болезнь придала моему лицу нездешнюю, неземную красоту.
Я вспоминаю, что почувствовала себя плохо в Суффолк-хаусе, через три дня после свадьбы.
— Я уверена, Джейн, — говорит миссис Эллен, когда мы позже обсуждаем это, — что ваша болезнь была вызвана нервным напряжением и горем. Не думаю, что были другие причины. Помните, что вы все твердили?
— Нет, не помню, — бормочу я. — А что?
Миссис Эллен переходит на шепот:
— Вы думали, что все это не случайно. В моменты просветления вы боялись, что лорд Нортумберденд вас не любит и пытается отравить.
— Неужели так прямо и говорила? — изумляюсь я.
— Честное слово. Но мы, конечно, списали все это как плод нелепых фантазий, возникших в вашем больном мозгу. А в действительности герцог и герцогиня, а также ваш муж, все весьма опечалились, встревожились и постоянно присылали справиться о вашем здоровье. А потом, когда вам стало совсем худо, герцог предоставил вашим родителям этот особняк здесь, в Сайоне. Потому что воздух в этих краях более здоровый, чем в Саутворке.
Я понимаю, что нахожусь в бывшем аббатстве святой Бригитты, в Айслворте на Темзе. Монахинь отсюда выгнал мой внучатый дядя, во время роспуска монастырей. Сначала этим домом завладел герцог Сомерсет, а потом, в свою очередь, Нортумберленд, и стоит окинуть взглядом мою спальню с ее изящной мебелью, дорогими коврами и редкими гобеленами, сразу становится ясно, что он поистине неплохо здесь устроился.