Трон императора: История Четвертого крестового похода
Шрифт:
Отто выпятил подбородок.
— Джамиля не была принцессой.
Бонифаций слегка улыбнулся.
— Ты понимаешь, о чем я говорю, мальчик мой. Приведи ее ко мне.
— Я так и сделал! — возмутился Отто, поднимая вверх толстую прядь волос. — Я отдаю вам все, что осталось от нее на этой земле, и прошу сдержать слово и отдать Лилиану.
Бонифаций слегка скривил рот и покачал головой.
— Нет, парень, — сказал он. — Она слишком лакомый кусочек, чтобы отдать ее за пучок волос какой-то мертвой бабы. — Его губы растянулись в улыбке, и он устремил мечтательный взгляд поверх головы Отто. — Как она отдается
У Отто был такой вид, будто его сейчас вывернет. А я кое-как продолжал играть. Бонифаций осклабился и заерзал в кресле.
— От одной лишь мысли о ней я весь горю. Как только ты уйдешь, я сразу пойду к ней.
— Клянусь святым Иоанном, мессир, вам не стоило бы так со мной разговаривать, — сказал Отто; похоже, ему действительно было тошно. — Она моя женщина, и вы поступаете со мной несправедливо.
Бонифаций пожал плечами.
— Она сама явилась ко мне в шатер еще на Корфу, без всякого сопровождения, и она вольна уйти, когда захочет.
— Если это так, то пусть она скажет мне прямо в лицо, что не желает возвращаться, — произнес Отто, едва не взвыв.
И снова Бонифаций скривил губы.
— Она не желает с тобой разговаривать. Боится, что ты разрыдаешься, а ей станет неловко.
Отто помолчал немного, сдерживаясь. Прежде я ни разу не видел, чтобы он сдерживался. У меня даже от сердца отлегло. Скажу больше, этот парень произвел на меня впечатление.
— Что может заставить вас изменить решение, мессир? — наконец спросил он тихим и безразличным голосом.
Бонифаций улыбнулся, довольный, что Отто понял.
— Если бы ты привел ко мне Джамилю, всю целиком, то Лилиана, возможно, прониклась бы таким поступком и изменила бы мнение о тебе.
Последовала еще одна пауза, после которой Отто произнес:
— Я так и сделал. — И он снова протянул пучок волос и кольцо. — От Джамили ничего не осталось, кроме этого.
Бонифаций наклонился и забрал у Отто кольцо, потом поднес его к глазам и внимательно рассмотрел.
— Да, оно самое. Кольцо очень ценное, одно из самых дорогих украшений в казне Халкедона, [35] откуда мы его и взяли для ее высочества. Спасибо, что вернул, а не прикарманил. Это свидетельствует, что ты честный человек, мой дружок. — Он нацепил кольцо на кончик мизинца и опустил руку. — Подарю-ка я его Лилиане, после того как сегодня натешусь ею.
35
Древний город в Турции.
— Мессир, — произнес Отто дрогнувшим голосом, — я принес вам ценные сведения. Пусть вы не пожелали сдержать слово насчет моей женщины, но, по крайней мере, покажите всем, что вы справедливый предводитель, и наградите меня за новость, которой я с вами поделился.
Бонифаций скрестил руки и задумался.
— Она действительно мертва?
— Да, мессир, — процедил сквозь зубы Отто. — Непонятно, почему вы мучаете меня. Я не в силах дать вам то, что забрал Господь. Мне пришлось отрезать распухший палец от трупа, чтобы снять с него кольцо. Тело, вернее, то, что от него осталось после пожара, к этому времени уже похоронили с остальными погибшими иудеями. — Он поднял на Бонифация
— Согласен, парень, сведения ценные, — кивнул Бонифаций.
— Настолько, что я получу за них Лилиану? — упорствовал Отто.
Бонифаций подмигнул ему и покачал головой.
— Нет. И ты сам это понимаешь. Но в одном ты прав: твои новости могут помочь и ты заслуживаешь награды. О чем другом попросишь меня?
Я чуть не начал аплодировать Отто, когда до меня дошло: идя сюда, он с самого начала понимал, что не видать ему Лилианы, да это и не было его целью.
— Хочу быть в авангарде, мессир, и сражаться в первых рядах завтра на рассвете.
Бонифаций подумал немного.
— Грегор одобряет?
— Брат перестал обращать на меня внимание, мессир, — ответил Отто, слегка приврав. — Он уже оставил надежду, что я когда-нибудь буду вести себя как его подчиненный.
Вот так произошло, что Отто Франкфуртский был с почестями переведен в авангардный отряд. Не случись этого, мир не претерпел бы таких изменений всего лишь за год.
36
Накануне вечером всех пилигримов постригли и исповедали еще раз. К тому времени, как на них надели доспехи, а на их лошадей — седла, уже началась жара, хотя солнце едва показалось над горизонтом. Все рыцари и оруженосцы, независимо от их обычного облачения, набросили на доспехи белые просторные плащи, чтобы предохранить их от перегрева. Венецианцы расставили корабли в гавани, но сухопутное войско, протянувшееся по полям от лагеря пилигримов до Влахернского дворца, должно быть, представлялось грекам более грозной силой. Поэтому узурпатор послал почти всю свою варяжскую гвардию к стенам Влахерны. Более многочисленная, но не такая опытная армия из призывников-горожан, вероятно, показалась ему способной отразить нападение с моря.
Каждый отряд пилигримов насчитывал более тысячи человек, но только несколько сотен воинов были конными, остальные лишились своих коней, плюс оруженосцы, лучники, арбалетчики и пехотинцы. Сам воздух был настолько напряжен, что мне казалось, протяну руку, ущипну его, как струну, и раздастся звук.
Балдуин Фландрский возглавлял первый вооруженный отряд под белыми флагами с зелеными крестами. За его спиной шли еще два отряда. Грегор мрачно выжидал у палисада с остатками армии, уставившись в затылок Бонифацию. Теперь, когда настал решительный момент, я знал, что рыцарь разочарован. Он не сразу смирился с необходимостью этой атаки, и теперь, когда наконец-то признал ее, его воинский долг состоял почти в полном бездействии — он сидел неподвижно на Самме и чего-то ждал. Наступление готовили долго, даже слишком долго, и когда оно началось, то сразу почувствовалось неумелое руководство.
По всему полю раздались сигналы труб и рогов. Пронзительный голос отдал приказ идти в атаку. Земля содрогнулась, когда три отряда помчались галопом к стенам дворца. Воины тащили с собой осадные лестницы, а за ними, намного отставая, другие наступавшие толкали катапульты, осадные орудия и крытые повозки.
В лагере тем временем мальчишки-конюхи, повара и простолюдинки вытягивали шеи, стараясь увидеть, что происходит. Многие из них отбежали повыше на холм, откуда была видна армия, ожидавшая у осадных орудий.