Тропа барса
Шрифт:
— А то…
— Да у Палыча или у начальника ихнего, Карташева, на это мозгов не хватит!
— Зато у Груздя хватит, — подала голос до того молчавшая девчонка, очень хорошенькая зеленоглазая шатенка. — Здесь вся милиция под ним пляшет!
— А ну, хватит языком молотить! — рявкнула на нее старшая, и та разом затихла.
Дальше ехали в полном молчании. Минут через десять машина остановилась, в проеме растворенной двери под явилась довольная красная физиономия старлея Палыча.
— Вытряхивайтесь, мочалки. Разбираться с вами будем. — Два сержанта, тот, что
— Куда их, Василь Палыч? В клетку?
— Место в клетке еще заслужить надо. Веди в вытрезвитель.
Глава 31
Нас затолкали в бывшую вытрезвительскую «спальню»: раньше здесь на крытых клеенкой вонючих топчанах отмокало пьющее население. Вытрезвитель уже не работал — в связи с демократией пить стали много, но с пьяниц теперь никакого навара: очереди на квартиру нет, лишить премии или там еще чего — тоже нельзя, а штраф с них взять — это как шерсти начесать с болотных лягушек.
Собственно, Палыч раньше и правил «трезвиловкой», в период борьбы со «змеем» стал чуть не вторым человеком в городе после первого секретаря райкома: подловить с запашком мог любого начальника, и пожалуйста — показательное лишение должности, партбилета и прочего… Нормальные менты Палыча презирали.
Вытрезвитель стоял на отшибе, за забором, метрах в восьмистах от здания, и подъезд у него был свой, отдельный. А Палыч теперь действительно «танцевал» под Груздевым; бывшего начальника РОВД убрали еще в девяносто первом, в милиции демократил какой-то выдвиженец, постепенно отправил «старичков» на пенсию, набрал своих людей… А Палыч прижился. Славен он был всякими «забавами» еще в бытность свою трезвенным начальником, но сильно буреть опасался; впрочем, менты и тогда свою грязь не шибко старались из избы выносить, а теперь и подавно.
Палыч же в «новое время» почувствовал себя если и не князьком, как Груздев, то первым холопом знатного барина… А у барского холопа, известно, и рука тяжелее, и хлебальник пошире, и безобразит он так, что куда там барину…
Все это нам обстоятельно рассказала та самая, старшая, Даша Строганова.
— Ну, девки, мы влетели… — вздохнув, закончила она.
— С чего это? — не согласилась Танеева. — Нас просто под сурдинку сгребли.
Сейчас пацанов — полная клетка. Тут большого ума не надо догадаться: видать, Груздев решил под себя рынок подгрести полностью. Чьи ларьки громили? Исы Баслаева и Ахмедки. Другие не трогали. Ну а заодно со всем рэкетом порешили.
Вон, — Танеева кивнула на меня, — и детдомовских прибрали, и малахаевских, Синусовых. А мы девки ларьковые, нам все одно, на кого работать: торговка, она торговка и есть. Нам что до ихних разборок? Подержат до вечера или там до утра — и отпустят.
— Угу… Жди…
Дверь распахнулась, на пороге появился Палыч собственной персоной. Морда еще больше раскраснелась; от него явственно разило спиртным. Оглядел нас, лакомо чмокнул сальными губами. Глянул на долговязого сержанта:
— А ты не дурак, что надо сечешь… — С шумом выдохнул:
— Выводи, оформлять будем, по всей форме.
— Всех сразу?
— А то…
Мы вышли, сгрудились в «предбаннике» — небольшом помещении с истертыми добела диванчиками. Трое здоровенных бугаев подпирали стены, за приставным столиком разместился плюгавенький, прыщавый ментик-писарь. Сам Палыч взгромоздился за основной стол. Поднял маленькие свинячьи глазки:
— Давайте по одной, к Масюку… Имя, фамилия, все прочее… И не врать мне! И все вещички из карманов — на стол.
Девушки подходили, называли имя, выкладывали вещи, всякую мелочь: сумочек ни у кого не было, а в карманах мало кто что носит. Палыч рассматривал каждую по всем статьям, ковыряя в зубах отточенной спичкой.
Я подошла последней. Назвала имя, фамилию, возраст… Сказала, что детдомовская…
— Так ты, значит, с этими была?
— С какими «этими»? — переспросила я. По правде сказать, я была как в тумане.
Словно все разом покрылось каким-то мраком. Еще как только все началось… И Сашку Буню убили… Вообще-то я тогда не верила, что его убили… Мне казалось, что он, такой сильный, не может умереть… И все же в голове словно помутилось.
Нет, я воспринимала происходящее, но так, будто это сон… И даже если бы ткнуть меня иголкой, вряд ли бы почувствовала…
— Ваши поножовщину устроили?.. — Он глянул в какие-то бумаги, прочел:
— Булдаков, Буников… Давно надо было вашенское змеиное гнездо раскочегарить… — Он уставился на меня своими свинячьими глазками. — Ты чего тормозная такая?
«Колес» наглоталась?
Я не ответила.
Палыч поднял глаза на девушек:
— Вас тоже касается!
— В смысле? — спросила Даша.
— Наркотики, деньги, лезвия бритвенные…
— Да откуда они у нас?
— От верблюда. На «черных» работали? Работали. Вот и… — Он снова оглядел девушек, каждую с головы до ног, медленно, словно смакуя… Разлепил сальные губы:
— Придется вас обыскать. По всей форме. — Он почмокал, прикурил сигарету.
— Раздевайтесь.
Девушки у стены беспомощно переглядывались… Я же стояла чуть в стороне, словно происходящее вообще меня не касалось. , — Ну что застыли?!
— Как — раздеваться?.. — упавшим голосом произнесла шатенка.
— Молча!
— Мы не будем!
— А куда вы денетесь? Орать станете? Тут стены толстые, наслушались всякого…
Или вы забыли — как? Сейчас мои хлопцы вам помогут. Они еще помнят — здесь в свое время столько пьяных шалав перебывало… И все как шелковые были… — Палыч загоготал мелким, булькающим смехом.
Прекратил смеяться так же неожиданно, как и начал, гаркнул:
— А ну, живо!
От его окрика все вздрогнули. Даша Строганова первой стянула свитерок, расстегнула джинсы… Лицо ее было бледным и замкнутым. Следом за ней, потупившись, стали раздеваться остальные.
— А тебе что, особое приглашение? — рявкнул на меня сержант.
Я вздрогнула, автоматически стала расстегивать пуговицы на блузке…
Девушки остались в белье.
— Ну что застыли? — прикрикнул начальник. — Совсем раздевайтесь!