Тропа барса
Шрифт:
— Свисти… Знаю я вашу банду! Что Буня, что Философ… А Булдак — тот вообще!
Эту вашу Медви некую изуродовал как Бог черепаху! На хрен упало мне такое счастье. Пешком дойдете.
— Вот придурок, а?! — в сердцах воскликнула Светка.
— Может, и придурок, да не такой дурак, как вы думали. Пошли отсюда, мокрощелки…
— Выходит, не стоит у него, — притворно вздохнула цветка. — я тебе говорила?
То-то. Что за мужики пошли… Валерик покраснел от ушей до корней волос:
— Девки, вы че, серьезно?
— Да кто с тобой шутить-то собирается?
— Ну?
— А ты думал? Мне одна напела: говорит, мелкий мужик что блоха, злее жалит. Вот мы с Глебовой на спор пошли! Я говорю — импотент тот Валерик, как и все здешние, она — наоборот. Решили проверить.
— Да? И что у вас на кону?
— Интерес свой, пиковый. Вот это не твоего ума дело. Ну что, поехали?
Лицо Валерика напряглось, словно он решал самый главный гамлетовский вопрос: нимфа эта Офелия или все-таки курва?
Светка ткнула меня локтем в бок, шепнула со смешком:
— Гигант мысли, титан секса и вообще… Водила решился. Открыл дверь:
— Залазьте. — По-гагарински, бесшабашно маханул рукой, на хорьковом личике — выражение остервенелой решимости, словно именно сейчас он и покорит ее, Вселенную. — Поехали!
Мы обе уместились на переднем сиденье. Изношенный мотор «москвичика» поурчал для порядку, и машина тронулась. Пару раз Валерик попытался стопорнуться на проселке для получения обещанного, но Светка обиженно надувала губки: дескать, за кого вы принимаете, милостивый государь, честных девушек? Да чтобы в слякотную осеннюю пору, да на жухлой траве, да голой задницей елозить? Да ни в жизнь! Притом она взмахивала короткой юбчонкой, как дирижер палочкой, настраивая этого полудурка на напряженное ожидание…
Когда до городка оставалось километра три, Валерик стал на обочину, потребовал:
— Баста. Дальше не поеду. Рассчитывайтесь давайте!
— Расчет так расчет… — пожала плечами Светка, — мы и не отказываемся. — Она подмигнула мне, запустила руки под юбку и стянула колготки вместе с трусиками. — Ну, что застыл, болезный? Доставай свое хозяйство!
Валерик, красный, как томат, неловко расстегнул брюки. Я отвернулась к окну.
— Что, этот стручок и называется мужской гордостью? — услышала я насмешливый Светкин голос. Скосила глаэ Валерик всеми силами пытался пробудить уснувшую мервым сном плоть. Пыхтел и тужился, как дизель… Послышалось «уф!» — и водила затих.
— Что и требовалось доказать! — констатировала Светка. — Не стоит! Даже кончает лежа! Глебова, с тебя коньяк! С первой же получки!
Вообще-то она жестоко с этим Валериком. Я глянула: он сидел теперь буро-малиновый, но притом — совершенно довольный.
— Чего застыл? — прикрикнула на него Светка. — Скорее рак свистнет, чем твой помазок подымется… Поехали уже, дрочило-мученик!
— Девки… Только вы никому…
— А кому оно интересно? — усмехнулась Светка. Пообещала:
— Могила!
— Вас обождать? — с надеждой переспросил он, когда доехали.
— Да как хочешь! Силенок хватит на обратный путь? — хохотнула Светка и вслед за мной выскользнула из машины.
Город был смурной и стылый по поздней осени. Капли зависли на черных голых ветвях уныло, словно сами деревья были простужены, больны этим многодневным затянувшимся ненастьем. Честно говоря, мы тоже поскучнели, заспешили к оптовому рынку. Шли какими-то закутками между гаражами, ларьками, непонятно что огораживающими бетонными заборами, расписанными известными словами в персональный адрес тогдашних демократических вождей страны… Особенно не жаловали Гайдарчика. А мне вдруг вспомнилось: когда мы ехали в поезде в детдом, я стояла в тамбуре. Вид был похожий: мы объезжали какой-то городишко по окраине.
Тупики гаражей, надписи, ржавый хлам, там и сям свалки разного мусора… Даже жилые двухэтажные дома с торчащими скелетами антенн выглядели брошенными, нежилыми…
«Жуткий город», — произнесла я невольно вслух. Маленькая девочка, прилипшая носом к стеклу рядом, махнула рукой: «А, он поломанный!»
Устами младенца… Поломанный город. Выброшенный, как никчемная, нелюбимая игрушка. Вместе с людьми. Из жизни.
Рынок расположился на огромной Сенной площади на окраине Зареченска. Здесь торговали, как водится, всем.
Светка уверенно протискивалась сквозь толпу к месту, где обычно стопарились наши пацаны. Я плыла за ней, как плоскодонка в кильватере крейсера. Хотя… какой Светка крейсер?..
Ребят мы увидели издали. Они стояли группкой. Напротив гужевались синяки.
Вернее, не сами блатные, а так, пехота, малолетки. Буня и старший в той группе, здоровенный жлоб с лобиком как у морской свинки, о чем-то базарили. Разговор был явно напряженный. Как сейчас принято называть, «стрелка». Это сейчас «уважаемые» на стрелу съезжаются на «мерсах», «БМВ» и джипах. Тогда пацаны делили сферы влияния обычным мордобоем.
Мы со Светкой подошли к ребятам. Обыватели чуяли недоброе; вокруг обеих групп образовалось пустое, мертвое пространство.
— Чего вам здесь надо? — грубо остановил нас Философ.
— Фил, вас собираются подставить! — сказала Светка.
— Светик, нас здесь уже года два подставляют, — усмехнулся Фил, — и ничего живем, хлеб жуем.
— Фил, ты не понял…
— Девки, валите отсюда по-быстрому, а? — произнес он, и в голосе никакой просьбы, только приказ. Глаза Философа блестели недобро… Он смотрел на Буню и этого низколобого спокойно и уперто. — Чую, по-доброму нам сегодня не разойтись.
Уж больно Синус резв, значит, давно по кумполу не получал. Сейчас получит.
— Синус, это тот?
— Угу. У него, кроме прочего, глаза косые, вот свои и прозвали его сначала Косинусом, потом, потому как он вроде паханить у них стал и сильно огорчался на Косинуса, стали Синусом звать. Ладно, кончай базар, девки, валите. Ихние уже подтягиваются; по слухам, кастеты отковали — ручонки-то слабенькие, со спортом не дружат… Но мы им тоже сюрприз наладим, мало не покажется…
— Философ, отзови Буню! — вмешалась я. — Катька Медвинская сказала, Булдак вас подставил!