Тропа Селим-хана (сборник)
Шрифт:
Невольно представилась Нащокину схватка в горах, пуля, пробившая зеленый ящик рации. Все возможно…
– Вызывайте «Дунай»!
В поиск вступили колхозники, рабочие. Со всего района стекаются сигналы - там задержали подозрительного прохожего, тут нашли остатки костра. Один бригадир, встревоженный странным огоньком, вспыхнувшим на горе, проскакал шестнадцать километров до районного центра, поднял на ноги чекистов. Таких новостей в напряженную пору поиска всегда множество, все они требуют внимания, разбора. Но покамест путь нарушителей не стал яснее.
– Вызывайте «Дунай»!
Нащокин бормотал эти слова, когда засыпал в четыре часа утра на соломе, брошенной на пол. Но и во сне не гасла мысль о «Дунае» - в видениях возникал Будапешт, купол парламента, фермы разрушенного моста, осевшие в желтую воду. Ветер свистел в развалинах, бил в кровельное железо. Где-то плакал ребенок.
Нащокин очнулся. Черноглазые ребятишки, мальчик и девочка, смотрели на него. Засмеялись и убежали, оставив корзинку. Нащокин приподнялся. Сливы!
– Это вам, дяденьки, - прозвенел детский голос за приоткрытой дверью. Там, за учительским столом, сидел дежурный офицер, бледный от бессонницы.
– Зовем, - сказал он со вздохом.
– Зовем «Дунай», зовем без передышки. Вы отдыхайте.
Нащокин вскочил.
– Куда же…
На часах семь. Три часа сна - это немало в дни поиска. Тем более в такой обстановке.
Донесений скопилось много. Но существенного ничего! Нарушители словно растворились в воздухе - ни следа, ни звука. Молчат и солдаты - Тверских и Баев.
– Я «Ангара», я «Ангара», - твердит усталым, осипшим голосом радист, вызывая «Дунай». Две соседние группы спешат на трассу «Дуная».
Сидеть на месте, ждать невозможно. Посоветовавшись с Чулымовым, Нащокин мчится верхом в горы.
8
У Димы Весноватко случилась беда. Лошадь, несшая рацию, оступилась на крутом подъеме, упала и сломала ногу. А рация оторвалась и грохнулась с обрыва, с пятнадцатиметровой высоты. Войсковая рация прочна, неприхотлива, рассчитана па дорожные невзгоды, но такого удара не перенесла.
Оттого и замолчал «Дунай».
Тверских с собакой, Баев, чабан всё шли и шли по тропе Селим-хана. Ни «Дунай», ни другие группы поиска еще не столкнулись с ними - до того хитро проложена тропа.
Звонкая струя воды, взлетая на порогах, стекала по ложбине. Гайка пересекла ручей и остановилась, смущенно засеменила - след пропал. Арсен показал вправо. Вдоль берега дошли до отвесного каменного массива, повернули обратно.
– След! След!
– твердил Игорь.
Увы, след Гайка потеряла.
Теперь уже не Гайка вела людей - впереди шел старый чабан. Все молчали. Арсен озирался, припоминая путь, едва приметный в чаще. Тропа давно заросла, потонула в лесных трущобах; сохранились лишь немногие, одному Арсену известные ориентиры. У толстого, в три обхвата, дубового ствола он задержался, потом с юношеским проворством соскользнул в овраг…
Тропа-невидимка кружила среди скал, падала в ущелья, взбиралась на кручи, рассекая лес, раскиданный по откосам, проникала в самую сердцевину Месхетских гор. Время не существовало для Игоря. Внезапно он уразумел, что тени уже длинные, что солнце низко и светит в прогалину между двух вершин.
На коротком причале бойцы достали из мешков неприкосновенный запас - сухари, консервы; у Арсена нашлась брынза и лепешка. Закусывали, сидя на поваленной сосне, под откосом, источенном пещерами.
– Видишь, - чабан поднял палец.
– Старинные доты, так? Доты царицы Тамары. Стрелки там стояли, а сюда турки, турки… Сто тысяч турок, наверно.
«Неужели не узнал меня!
– думал Игорь.
– Должно быть, нет. Тогда ведь темно было, в тот вечер». За палисадником горела лампочка. Игорь помнит лапчатые листья винограда, столик под зеленым сводом, красную косынку Лалико, Арсена, открывшего калитку. Снаружи, на улице, было темно, Арсен мог и не разглядеть…
Нет, не нужно говорить. Лалико, может, забыла про него. Умолять о милости он не станет.
Все же странный он, отец Лалико. Вроде не досказывает чего-то. Царицу Тамару вспомнил, а о себе ни слова. Откуда ему известна старая, давно нехоженая тропа? Игорь спросил однажды. Чабан будто не расслышал, завел речь о другом.
– Подъем!
– скомандовал Игорь.
До темноты кружила, вела невидимая тропа. Чабан все шагал впереди легкой, быстрой походкой, проворно одолевая рухнувшие стволы вековых деревьев, валуны. «Старик, а покрепче нас», - думал Игорь.
Ночевали в лесу, в шалаше. Костра не разводили, - холод пронизывал до костей. Игорь открыл глаза на рассвете - чабана не было. У входа в шалаш расхаживал, притопывая, бил себя по бедрам Баев.
Игорь вылез. Фигура чабана маячила в тумане. Старик приблизился, говоря как бы про себя:
– Развилка тут… Направо путь есть и налево, на Узундаг. Как пойдем?
– и, не дожидаясь ответа, бросил: - На Узундаг пойдем.
Он подошел к Игорю, объяснил. В Узундаге наверняка пограничники. Когда ищут кого-нибудь, пограничники всегда осматривают заброшенное селение.
Позавтракали остатками сухарей, напились из родника. Ветер гнал туман, обнажая скалистый спуск.
Лалико, дом в Сакуртало, мать Лалико у калитки - это сейчас очень далеко, в прошлом. Видится смутно, как сосны в струях тумана. Идти - вот что важно.
– Идти!
Своих встретили, еще не доходя до Узундага. Десяток солдат, офицер из комендатуры. Чабана офицер узнал сразу; они отошли в сторону и стали говорить о чем-то, шурша картой позади Игоря. Обернуться не было сил. Игорь прикладывал ладони, израненные «держи-травой», к влажному, прохладному мху, на котором сидел, потом откинулся на чью-то скатку и задремал.
– Вы способны встать?
– донеслось до него.
– Тут близко, метров пятьсот.
Что близко? Ах, да - ведь это лес, путь на Узундаг! Хорошо было бы не вставать. Никогда не вставать. Что ж, ему стоит только сказать, что он не может встать, и его понесут. Его и Баева. Сделают носилки из кольев, из веток, понесут… Нет, нельзя, стыдно.