Тропа Селим-хана (сборник)
Шрифт:
Нет, без Вальки не то. С ним как-то яснее. Правда, в последнее время он помогал не очень-то охотно. Рассеянный какой-то, нервный. Ему отвечаешь, а он и не слышит. Кивает с самым бессмысленным видом. Влюблен бедняга! Вадим презрительно усмехается. Такая любовь, как у Вальки, - хуже болезни.
Вадим встает, смахивает со стола крошки, лезет под кровать. Поглядеть разве, что в том пакете…
Сейчас только вспомнил!…
Пакет появился в комнате в субботу. Валентин принес его откуда-то и сунул под кровать. Был хмурый, злой. Верно, повздорил со своей… А
Конечно, нехорошо рыться в чужих вещах. Но, может быть, сейчас что-то откроется. Что?
Вадим не мог бы объяснить, чего он ждет, - просто ему вспомнился другой пакет. Этот - большой, в плотной, трескучей оберточной бумаге, а тогда, с месяц назад, Валька спрятал под койкой поменьше, в газете. Перехватив взгляд Вадима, буркнул: «Для тети Наташи».
Подарок тете? Было бы на что! Вадим не требовал откровенности, он сам не выносил расспросов. Оба сдержанные, немногословные, они сближались исподволь.
Черт, ну и узелок! Разрезать веревку Вадим постеснялся. Фу, наконец-то!…
Вадим отдернул руку. Он словно обжегся. В луче солнца, упавшем на койку, огнисто полыхала ярко-красная ткань. Вадим осторожно приподнял ее двумя пальцами. Ворсистая материя вкрадчиво ласкалась. Женское… Мелькнул белый квадратик, пришитый к вороту. «Тип-топ», - прочел Вадим, а ниже, очень мелко, стояло: «Лондон».
Еще блузка. Тоже - «Тип-топ», только голубая. А под ней еще вещи, упругое, переливающееся разноцветье. Вадим разрыл, - обнаружились смятые в комки, сплюснунутые чулки. Все женское… Откуда у Вальки?
В памяти ожила тетка - Ермолаевна или Епифановна… На минуту Вадиму сдалось, что эти вещи, женские вещи, должны иметь какое-то отношение к ней. Но нет, - тетка же наверняка седая, старая. А тут - «Тип-топ», игривое, как припев, разные шелка или, как это еще называется…
Они рассыпались на узкой койке, на рыжем одеяле грубой шерсти, и было в них что-то наглое и резко чуждое всей комнате - и плакату с мотоциклом, и Валькиной полочке с потрепанными томиками Есенина и Блока.
Обыкновенно все женские вещи казались Вадиму очень хрупкими и чуточку загадочными, - он если и прикасался, то осторожно, чтобы по незнанию не порвать, не испортить. Сейчас он торопливо, кое-как скатывал блузки, сорочки, чулки, шарфы, перчатки, запихивал в бумагу. Надавил коленом и крепко перевязал.
Неровен час, ворвется Радька или еще кто…
Радька, в сущности, неплохой парень, но уж очень языкастый. Шумит, пыль поднимает. Скликать людей незачем. Надо сперва понять самому.
Вещи дорогие; стало быть, купить их для себя Валентин не мог. Целой стипендии не хватит. Да что там, - трех стипендий и то, наверно, мало.
Вот так история!
Однако пора в институт. На лекцию Вадим не опоздал, сидел и честно пытался уразуметь, о чем же говорит громогласный великан-доцент, специалист по органической химии.
После звонка в коридор не пошел, застыл, уставившись в обложку тетради с конспектами. Подсели девушки - долговязая, с длинным лицом, мечтательная Римма и черненькая, язвительная Тося.
– Ва-адь, - протянула Римма, - давай с нами в кино на шестичасовой.
– Билеты мы купим, уж ладно, - добавила Тося.
– Не реагирует, - вздохнула Римма.
– Забыл что-то, - молвила Тося.
– Что у вас разладилось, товарищ водитель? Зажигание? Ай-ай, скверно ведь без зажигания, а, Вадька?
– Погодите, девочки, - сказал Вадим.
– Вот заведу драндулет, повезу вас в кино.
Он часто обещал им это. Повторил машинально, даже не глядя на них.
В час обеда в столовке к Вадиму протиснулся Радий. Он держал тарелку с винегретом, ворошил вилкой, ронял и на ходу жевал.
– Тетка материализовалась, - объявил он.
– Тетка - свершившийся факт. Сама звонила сюда.
– Зачем?
– Справлялась, что с Валькой. У тебя ничего?
– Покуда ничего.
Где же тогда Валентин? Тотчас возник распотрошенный сверток на койке, - и Вадим похолодел.
– В «Скорую помощь» не звони. Слышишь! В милицию - тоже. Звонили.
Вадим опустил взгляд. Глаза Радьки, карие, бесцеремонные, досаждали ему. Радька как будто тоже увидел вещи на койке, вещи фирмы «Тип-топ», заграничный товар, неведомо как попавший к Валентину.
– Думай, дружинник!
В институте есть один человек, которого, пожалуй, стоит спросить. Как же его фамилия? Растопыренная, вроде… Из глубин памяти вдруг взметнулся ныряльщик в ластах. Лапоногов! Ну да, Лапоногов, лаборант. Вадим постоял у витрины с расписанием, потом спустился в подвал, в лабораторию технологии дерева. Там жужжала пила, пахло смолой, под ногами, как рассыпанная крупа, перекатывались оранжевые, серые опилки.
Лапоногов стоял у циркульной пилы, плечистый, в синей спецовке. Крупная, мясистая рука лежала на рычаге.
Одно время Вальке нужны были деньги. Вадим предлагал свои отложенные в сберкассе на мотоцикл, но Валька отказался. Нет, с друзьями лучше не иметь финансовых дел. Тогда-то он и завел компанию с Лапоноговым. Тот дал деньги. Раза два Вадим видел их вместе. Они шептались о чем-то. Заподозрить дурное и в голову не пришло, - крепыш в низеньких «боцманских» сапожках, с трубкой в зубах, показался Вадиму славным, бывалым моряком.
– Ко мне, что ли?
Лапоногов нажал рычаг. Зазвенела тишина. Черные острые усики, концами книзу, шевельнулись в улыбке. Должно быть, узнал.
– На минутку, - сказал Вадим.
– Добре, - кивнул тот.
– Обожди в коридоре.
Лицо продолжало улыбаться, а голос как будто другого человека, - чем-то обеспокоенного. И Вадим, невольно поддавшись этой внезапной тревоге, тоже кивнул, - быстро, украдкой.
«Он знает», - сказал себе Вадим, выходя в коридор. Лапоногов снова включил пилу.